— В доме вас не видели?
— Я сделал ей укол в машине.
— Как врач или как любовник?
— Мистер Мейсон, буду крайне признателен…
— Вы можете не отвечать, но зачем так кипятиться?
— Потому что вопрос оскорбителен! Только поэтому!
— Ладно. Сколько вы практикуете?
— Свыше двадцати лет.
— За эти годы случалось ли вам при подобных обстоятельствах делать уколы своим пациентам?
— Что вы имеете в виду?
— Вы прекрасно понимаете. Врач входит в дом, дожидается, пока больная ляжет в постель, делает укол, ждет, пока препарат подействует, дает инструкции и уходит.
Глаза доктора забегали.
— Вы же чуть ли не тайком, где‑то в машине делаете укол и отправляете наркотизированную одну, наказав ей, чтобы ее никто не беспокоил!.. Ни в какие ворота не лезет.
— Я считал, в тех условиях это самое правильное, и не собираюсь обсуждать те симптомы, которые меня к этому вынудили, вы все равно не поймете.
— Допустим. Может, и мистер Блейн чего‑то не понимал, не одобряя вашего присутствия в доме.
— С чего вы взяли?..
— Но ведь почему‑то вы не вошли в дом? Он не доверял вам как специалисту?
— Не думаю.
— Значит, его не устраивала ваша близость с его дочерью.
— Я предпочитаю в это не вдаваться.
— Не будем. Но скажите, не могла ли Милисент притвориться сонной, а потом выпить чашку черного кофе или просто принять кофеин?
— Нет! Ни в коем случае. Снотворное сильное.
— Хорошо. Видите сами, доктор, в вашей стройной истории столько прорех и так все хромает, что вы уже сейчас потеете, хотя я не задал и десятой доли тех вопросов, на которые следовало бы ответить. — Не верите мне?
— Ваши рассказы неубедительны и противоречивы, и поверьте мне, как практику, все развалится при первом же хорошем натиске. Вы никогда не сможете членораздельно объяснить, какого черта понеслись с Милисент к домику, зачем приспичило делать ей укол в машине.
— А я и не обязан разъяснять.
— Мне — возможно, это уж на ваш вкус, но кое‑кому придется. Так что если все это состряпано для защиты Милисент, то надо пересмотреть рецепт.
— Что заставляет вас предполагать, что я что‑то такое выдумываю для ее защиты?
— Ну не из любви же к искусству… Вывод сделать вовсе несложно. Вы встретились с Милисент и возвратились с ней в горную хижину, так как знали, что там Хардисти. Видимо, вы решили сделать ему какое‑то предложение… не знаю. Затем он был убит из пистолета или ею, или вами. Позднее вы извлекли пулю, чтобы, как говорится, «труднее было отгадать».
— Что за абсурд!
— Бывает… Ладно, подойдем к делу с другой стороны. Милисент была там одна, ссорилась с мужем, требовала, чтобы он вернул украденные у отца деньги, грозила оружием. Они боролись, пистолет выстрелил, Хардисти был ранен… В панике Милисент побежала к дороге, где ее нашла Адель. Пистолет спрятали или выбросили… Сестры уложили раненого в постель, а затем Милисент вызвала вас… Вы примчались на помощь, но Хардисти уже умер. Тогда вы извлекли пулю… Роль Адели мне не ясна. Но вы категорически собирались отрицать свое участие в этом деле и… если бы не ваши новенькие покрышки… Вот так‑то.
Послышался стук в дверь. Вошла служанка.
— Прошу прощения, доктор, но какие‑то господа настоятельно хотят вас видеть. Как их там?.. Джеймсон и Мак Гир… у них к вам вопросы.
Мейсон сочувственно вздохнул.
— Ну вот вам, пожалуйста. Они оказались даже проворнее, чем я думал.
Помощник шерифа и представитель местной прокуратуры! Уже! На пороге! А теперь послушайтесь моего совета. Если пуля действительно выпущена Милисент — нечаянно, в самозащите, в отчаянии, вам самая пора об этом заявить. А я уж постараюсь, чтобы она легко отделалась. Если же будете придерживаться своей дурацкой тактики, миссис Хардисти обвинят в убийстве первой степени.
Доктор гордо произнес:
— Я не боюсь закона.
— Это постоянная беда с вами, врачами… Знаете, какую диету прописать больному, когда ему поставить клизму, поэтому считаете себя умнее всех. И во всем… А вот адвокату никогда не пришло бы в голову диагностировать аппендицит. И тем более браться его удалять. Вы же совершенно безмятежно беретесь защищать человека, обвиняемого в самом страшном преступлении, и думаете своим дилетантством спасти его от виселицы.
Доктор Мейком ответил с холодным спокойствием профессора:
— Мне нечего менять в той истории, которую я рассказал, Мейсон… Мейбл, введите джентльменов.
— Стойте, Мейбл! — успел крикнуть адвокат, пока она еще не ушла. — Войдите сюда и прикройте за собой дверь.
Служанка нехотя подчинилась.
— Не будьте безумным до такой степени, — попросил адвокат Мейкома. — Если эти двое увидят меня здесь, они сотрут вас в порошок. Решат, мы все в сговоре, и не поверят ни одному вашему слову. Отсюда есть запасной выход?
— Из кабинета нет. Где они дожидаются, Мейбл?
— В холле, сэр. И похоже, не станут долго ждать.
— Скажите им, Мейбл, у доктора больной, которому он оказывает первую помощь. Как только наложит повязку, сразу их примет, — приказал Мейсон.
— Выполняйте, Мейбл, — подтвердил доктор. Служанка ушла.
— Забинтуйте мне голову, доктор, да не жалейте бинтов. Оставьте одни глаза, чтобы я видел, куда иду. На руку тоже сделайте марлевую петлю. И не пожалейте какой‑нибудь особо пахучей гадости, чтобы им не хотелось и носа повернуть в мою сторону.
Доктор принялся за дело. Его руки двигались быстро и уверенно, заматывая голову адвоката. Он добавил липкого пластыря и побрызгал чем‑то вроде йодоформа. То же проделал и с рукой.
— Все готово?
— Вполне, — сказал доктор.
— Ол‑райт. Предупреждаю в последний раз: не переоценивайте свои силы. Это — опытные специалисты!
— Не беспокойтесь обо мне. Кроме клизмы, врачей учат еще и не терять головы в критических случаях. — Он распахнул дверь и крикнул: — Мейбл! Пригласите джентльменов и выпустите больного.
Согнувшись, чтобы изменить фигуру, Мейсон вышел в коридор. Оба офицера уже двигались навстречу, прижавшись к стене, чтобы не задеть больного. Носы они, действительно, отвернули.
Мейсон услышал густой баритон доктора:
— Добрый вечер!.. Чем могу быть полезен?
Мейбл распахнула дверь перед Мейсоном. Прощаясь с ней, он поклонился:
— Спокойной ночи!
— Женщина не ответила, но с такой силой и яростью хлопнула дверью, что зазвенели стекла.
— Ну, примерно знаю, как ищут. Под каким именем она зарегистрировалась?
— Под именем Марты Стивене.
— Что‑то знакомое… Ага, это же экономка Блейна. Чего ради Адель взяла имя старушки?
— Не знаю.