Я никогда не думал, что компания из девяти человек может съесть столько мяса, но осилили — к вечеру подмели все и ехали назад разморённые воздухом и сытой едой: я даже на минутку задремал, приткнувшись щекой к спинке заднего сиденья; по-моему, Толя, рассказывавший какую-то длинную уголовную историю, не заметил этой моей невоспитанности или сделал вид, что не заметил, — не обиделся, и мы ещё засветло в чудесном настроении вернулись в город.
Мы с Толей договорились встретиться в понедельник в девять, но в назначенное время я не застал Крушельницкого в кабинете. Ждать пришлось с полчаса. Толя был аккуратным человеком, и я понял, что случилось какое-то происшествие.
Действительно, Крушельницкий пришёл взволнованный, даже не просто взволнованный, а возбуждённый, похлопал меня по плечу вместо приветствия и сказал:
— Кажется, капитан Хаблак, наши пути пересеклись, и нам вместе придётся ловить Пашкевича.
Я пожал плечами: будто задержание бандита и убийцы не наше общее, а моё личное дело…
— Этот негодяй объявился у нас, — объяснил Крушельницкий, — по-моему, объявился и успел уже напакостить. Сейчас придут потерпевшие, мы покажем им фотографию нахала — так ты окрестил его?
— Можешь объяснить, наконец, что случилось?
— Могу.
Толя сел прямо на стол и рассказал, что случилось вчера в городе, когда мы мчались в Карпаты.
Возле центрального универмага ещё задолго до открытия собралась толпа. У каждого свои планы, и каждому хочется попасть в магазин как можно раньше, чтобы не прозевать какой-нибудь дефицитный товар. Люди с нетерпением ждали десяти часов, и ходили разные слухи о том, что «выбросят» и что «будут давать».
Примерно за час до открытия, возле универмага остановился темно-зелёный «рафик», из которого выгрузили столик, стул и кассу.
Шофёр, лысый мужчина лет тридцати пяти — сорока, поставил кассу на стол и развесил на машине два ковра. Красивая женщина в белой кофточке села за кассу, и мужчина объявил, что желающие приобрести ковры, образцы которых вывешены, могут сейчас выбить чеки и получить товар в десять, после открытия магазина. Мол, администрация универмага внедряет новые методы торговли, и чеки будут выбиваться заблаговременно, чтобы не устраивать в магазине давку и ажиотаж.
Ковры — вещь дефицитная. У кассы сразу образовалась очередь, хотя и стоили они недёшево: триста пять и триста пятьдесят шесть рублей.
Кассирша быстро выбивала чеки, считать деньги ей помогал лысый мужчина; она бросала купюры в брезентовый мешок, напоминавший инкассаторский, а очередь становилась все больше; люди начали волноваться, лысый успокаивал, мол, пока ковры ещё есть, возможно, всем не достанутся, но будут продавать ещё и после обеденного перерыва. Призывал придерживаться очереди. Кто-то лез вперёд, возникали ссоры, споры, толкотня, но кассирша работала быстро, молниеносно считая деньги.
Незадолго до открытия универмага лысый объявил, что ковры кончились.
Счастливые обладатели чеков столпились у входных дверей, лысый погрузил кассу и стол, внёс в машину ковры. В это время универмаг открыли, покупатели побежали на четвёртый этаж, пытаясь быть первыми в очереди, лысый с кассиршей сели в машину, и она исчезла в направлении Городецкой улицы.
А «счастливчики» оказались отнюдь не любимчиками судьбы, потому что уже через несколько минут выяснилось, что никаких ковров в магазине нет и они стали жертвой ловких жуликов.
Толя достал из шкафа фотографии, разложил на столе. Среди них был и снимок Пашкевича,
— Вчера наши ребята начали расследование, — объяснил он. — У одной тётеньки оказалась хорошая зрительная память: описала лысого, как нарисовала. И у меня большое подозрение, что это Пашкевич.
Теперь наступила моя очередь волноваться.
Значит, лысый бандит ходит тут, рядом, по львовским улицам, вчера, во всяком случае, ещё точно ходил, а я в это время лакомился шашлыками.
— И сколько же ковров они продали? — полюбопытствовал я.
— Тридцать два. Одиннадцать тысяч без малого. Представляешь, за час.
— Представляю, — мрачно ответил я, — ещё как представляю! Странно только: вроде должен бы был затаиться, убийство — не шутка, знает, что Коцко из Кривого Рога осталась жива и мы охотимся за ним.
— Э-э… — засмеялся Крушельницкий. — Знаешь, как говорят, сначала хочется конфетку с ликёром, а потом уж и ликёр с конфеткой. А тут касса подвернулась. Понимаешь, кассу они где-то достали. Такого шанса может больше не быть.
— Вот-вот, — подхватил я. — Этот Пашкевич — голова. Все рассчитал. Пройдёт афёра — хорошо, ещё десяток тысяч, не пройдёт — тоже рыдать не надо. Сколько там лет за это полагается? Ну, упекут его в тюрьму, ведь ему не привыкать, а следы удастся замести: кто его в тюрьме искать будет?
— А он не без фантазии.
— »Рафик»!.. Где он мог достать машину? И неужели никто не запомнил номера?
— Запомнили. Но…
— Фальшивый?
— Снят с частных «Жигулей». Машина разбита и стояла во дворе. Точный расчёт: никто на ней не поедет, значит, не поднимет шума по поводу исчезновения номеров.
— Где же они взяли кассу?
— Слишком многого хочешь от меня!
Наш разговор прервал парень в светлом кримпленовом костюме.
Крушельницкий познакомил нас. Обладателем умопомрачительного костюма оказался лейтенант Игорь Проц — вчера он начал расследование афёры с коврами и успел опросить всех потерпевших.
— Начнём? — лаконично спросил он.
Крушельницкий только кивнул.
Проц впустил в комнату понятых и высокую сухощавую женщину в очках на длинном, совсем не женском носу. Такие красные носы бывают, главным образом, у мужчин, любящих прикладываться к определённого вида посуде, но у этой категории человеческого рода глаза, как правило, мутные и невыразительные, а у женщины, которую Проц подвёл к столу, они блестели за стёклышками очков остро и пронизывающе, и я подумал, что действительно от этих глаз ничто не укроется.
Женщина, не раздумывая, ткнула пальцем с обломанным ногтем в фотографию Пашкевича и почти торжественно воскликнула:
— Он! Вот это он, ей-богу, он, и я утверждаю это вполне категорически!
Занеся в протокол её показания, Крушельницкий отпустил понятых и попросил женщину присесть. Она по-хозяйски расположилась у стола, положила на колени большую сумку и сразу же перешла в наступление:
— Куда вы смотрите! Простой народ обманывают, последние деньги отбирают, а милиция где? Где, я вас спрашиваю, и можно ли такое допускать?
— Удивляюсь я вам, Галина Григорьевна, — засмеялся Крушельницкий, — такая умная женщина, а обвели вас вокруг пальца, как ребёнка.
У него был незаурядный опыт, у этого Толи, и ему сразу удалось сбить наступательный пафос женщины. Галина Григорьевна как-то жалобно посмотрела на него и объяснила:
— Но ведь такие красивые ковры! И я давно хотела именно красный с цветами.
— За триста пятьдесят шесть?
— Узор… — вздохнула она. — И цвет… Как раз к нашей мебели.
— Ковры продают в магазине, а не на улице. Это вам не пирожки.
— Не пирожки, — согласилась она. — Черт попутал.
— Вот мы и выяснили, что и без вашей вины не обошлось.
— Очередь же была, и вроде все официально.
— »Вроде»! — ухватился за слово Толя. — Только вроде… И никто не догадался попросить у них документы, администратора позвать из магазина.
— Думали, что этот лысый…
— Ну, хорошо… А кассирша?.. Опишите её внешность. — Достал из папки лист бумаги. — Вот тут записано: брюнетка, брови густые, высокая причёска… Все говорят: красивая. А точнее? Красивые, они тоже разные.
— Конечно, — согласилась Галина Григорьевна.