Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить, а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
— Две недели назад у вас снимали с учёта белую «Волгу» номерной знак «КИФ 22-35». Помните этот случай?
Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня насторожённо:
— У нас, знаете, каждый день… Снять с учёта, поставить… Круговорот…
Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
— Конечно, круговорот, — соглашаюсь я, — и черта с два что-нибудь запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас — дай бог каждому, да и «Волга» заметная — белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал её с учёта не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца — это серьёзно, и он тотчас же сам становится серьёзным, нагибается ко мне через стол и говорит:
— Кажется, припоминаю… Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я ещё подумал: спекулянт проклятый, сдерёт за неё ого сколько!
Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
— Один из них — владелец этой «Волги», — говорю.
Харченко отрицательно качает головой.
— Нет, с учёта снимал совсем другой.
— И вы хорошо запомнили его? — с надеждой спрашиваю я.
— Конечно, — отвечает он и без напускной скромности добавляет: — У меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
— И что же подсказывает вам эта фотопамять? — Не удерживаюсь от иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь: — Устный портрет, товарищ Харченко, я очень прошу: устный портрет!
Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его, понимая, с каким напряжением работает сейчас его мозг.
— Так… — начинает он наконец. — Мужчина лет сорока или чуть меньше. Мешки под глазами, и морщины от носа до кончиков губ. Лысый, осталось совсем мало волос, зачёсывает остатки слева направо. Лоб высокий, морщинистый, нос с горбинкой, большой, а глаза ввалившиеся, тёмные и пронизывающие. Губы бледные, узкие, уши хрящеватые. Рост около ста восьмидесяти. Кадык все время шевелится.
Я благодарно киваю: устный портрет выразителен и сделан профессионально.
— Как держался? — уточняю.
Харченко едва заметно улыбается.
— У нас — машины… — говорит он неопределённо. — А в каждой машине можно найти недостатки. И эти недостатки, если они серьёзные, мы находим. Ну, знаете, как люди держатся… Одни благодарны, другие угодливы, улыбаются тебе, как лучшему другу. Этот тоже — слащавый, угодливый, в звании меня повысил, лейтенантом называл. Я ещё подумал: у тебя «Волга» только обкатку прошла, зачем же льстить? По закону все сделаем. Ещё спросил: «Продаёте?» Немного смутился, руками развёл: мол, что поделаешь, обстоятельства. «Дачу, — отвечает, — хочу купить, и деньги нужны…» Врёт, конечно, сукин сын, глаза неискренние, бегают… Однако все документы в порядке — подписал, и катись ко всем чертям.
— А у вас и правда хорошая память, — говорю я, потому что помнить через столько дней такие детали сможет не каждый. — Припомните, пожалуйста, один он был или с кем-нибудь?
— Один, — ни на мгновение не заколебался младший лейтенант. — Кстати, — обрадовался, — ещё одна деталь: если будете искать этого пройдоху, пригодится. На подбородке у него ямочка, знаете, такой раздвоенный подбородок…
— Брюнет или блондин?
— Лысый… — разводит руками. — Хотя брюнета запомнил бы, точно, блондин, я же говорил, совсем мало волос осталось, но блондин.
— Паспорт его смотрели?
— Это вы на предмет фотографии? — догадывается. — Паспорт был в ажуре. Все документы хорошие, не придерёшься. Кстати, а что с настоящим владельцем?
— Если бы знал…
— Ищете?
— Начали.
— Но ведь его нет уже две недели! — До младшего лейтенанта наконец дошла суть того, что случилось. — Значит…
— Все может быть, — ответил я уклончиво. — Прощай, младший лейтенант. Ты мне очень помог.
Вышел на улицу, взглянул на часы. Половина третьего, и сегодня уже нечего делать.
Теперь первое — магазин: установить, кому продана белоснежная красавица. Покупатель общался с лысым, снимавшим машину с учёта, по крайней мере два дня: на автомобильном базаре, где договаривались, и в магазине, где оформляли продажу. Да и сам автомобиль надо осмотреть. Почти две недели, как он у нового владельца, да чего на свете не бывает, может, что-нибудь и сохранилось.
Магазин сегодня выходной, раньше, чем завтра в десять, в него не попадёшь. Я огляделся и направился к ближайшему телефону-автомату позвонить Марине.
2
«Волгу» могли продать в Узбекистан, в Грузию, куда угодно, но оказалось, что новый её владелец живёт в Быковне, на окраине Киева, и добраться к нему можно автобусом за полчаса.
Я немного постоял перед домом Микиты Власовича Горобца. Это было впечатляющее зрелище: двухэтажный кирпичный красавец с широкими окнами и большой стеклянной верандой, он словно гордился собой, выставлял себя напоказ — усадьба была обнесена не сплошным, глухим деревянным забором, а оградой из высоких металлических прутьев, заострённых вверху. За прутьями, правда, густо, плотно друг к другу росли подстриженные ёлочки, они образовывали ещё одну, в человеческий рост, вечнозелёную ограду — это было действительно красиво и удобно, и я удивился вкусу хозяина дома. Наверное, профессор или отставной полковник, почему-то подумал я: деньжата водятся, захотелось шикануть, поездить на «Волге», — официально приобрести её трудно, вот и отправился на базар.
Честно говоря, мне стало немного жаль Микиту Власовича: должно быть, «Волгу» придётся пока что, до выяснения всех обстоятельств, отобрать, да и потом дело решит суд — приятного мало.
На мой стук в калитку откликнулся пёс. Лаял злобно и звенел цепью, однако никто не шёл отворять.
Я постучал ещё раз и только тогда увидел, как открылась дверь стеклянной веранды, и на высоком крыльце появился пожилой седой мужчина в синих спортивных брюках и белой майке. Не спеша спустился с крыльца, загнал пса в конуру и отпер калитку. Но не пропустил во двор. Стоял на бетонированной дорожке, загораживая вход, и вопросительно смотрел на меня.
Я молча вынул удостоверение, он внимательно рассмотрел его и сделал шаг в сторону.
— Прошу… — наконец улыбнулся, но улыбка получилась неискренней, вымученной. — Входите, пожалуйста, но не знаю: уголовный розыск — и ко мне…
Рядом с бетонированной дорожкой к веранде пролегала ещё одна, значительно шире, к большому кирпичному гаражу, построенному не один год назад: масляная краска на железных воротах кое-где облупилась и выгорела на солнце.
— По поводу покупки вами машины у гражданина Бабаевского, — объяснил я.
— Прошу, — указал он на веранду, — прошу, но не понимаю, почему это вас заинтересовало. Покупка оформлена через комиссионный магазин, все законно, какие могут быть ко мне претензии?
Не отвечая, я направился к дому. Хотел остановиться на веранде, но хозяин открыл дверь в комнату.
— В зале прохладнее, — пояснил он, — и больше тянет на беседу.
Моя версия с профессором сразу отпала: какой же профессор назовёт гостиную залом и скажет «тянет на беседу»? И все же «зал» был обставлен действительно с профессорским шиком.