— Машину купили с чехлами? — спросил я.
— Заказал сам, — ответил он и не удержался, чтобы не похвалиться: — Мне обещали достать овечьи шкурки. Говорят, красиво и удобно.
Конечно, удобно, однако где же можно достать сейчас выделанные овечьи шкурки? Хотя этот пройдоха из-под земли выкопает.
Я протянул руку.
— Ключи!
Горобец неохотно достал их из шкафчика, подал,
— И дубликат.
— Но я же… — нерешительно начал он.
— Машину запрём, а ключи я передам экспертам. Так нужно.
Он вытащил ещё один комплект ключей. Я посмотрел на спидометр.
— Много наездили?
— Вот только пригнал из магазина… — вздохнул он. — Куда ж ездить?
На спидометре было около пяти тысяч километров. Старик Бабаевский сообщил, что сын перед путешествием в Крым наездил три тысячи. Сказал: приблизительно три тысячи. Следовательно, можно прибавить ещё сотни две или три. Пять тысяч минус три двести — тысячу восемьсот километров проехала «Волга» после двенадцатого июня. Или две тысячи.
— Когда осматривали машину на базаре, сколько было на спидометре?
— Четыре девятьсот.
Это уже о чем-то говорило: Бабаевский мог отъехать от Киева приблизительно девятьсот километров или меньше. Куда-нибудь за Мелитополь.
— Когда приехали на базар? — уточнил я.
— С утра, в девять.
— »Волга» уже стояла?
— Нет, подъехала что-то около двух.
— И в ней был один человек?
— Да.
— Сразу договорились?
— Почему сразу? Поторговались…
— Новые «Волги» продают не каждый день… Покупатели были?
— Ну, были, так что?
— А то, что вы не очень-то и торговались. Боялись конкуренции.
Горобец ничего не ответил, но мне и не нужен был его ответ. Быстро подсчитал: приблизительно за тридцать два часа — от шести утра двенадцатого июня до двух дня тринадцатого, когда она появилась на базаре в Киеве, — «Волга» пробежала минимум тысячу шестьсот километров. Возможно? Вполне.
— Машина была грязной? — спросил я.
— Блестела как новая.
— Так она же и есть новая.
— Вот теперь, после полировки… — Горобец нежно поласкал ладонью капот «Волги», и я понял, что он влюблён в неё.
Должно быть, не очень и торговался, денег у него хватает, выложил чуть не все, что запросили, — только для чего? Очевидно, один из тех владельцев, которые очень редко и неохотно выводят машину из гаража, моют, полируют её, оснащают разными приборами, зеркалами, колпаками ручной работы, — люди, на мой взгляд, чудаковатые. Но Миките Власовичу нельзя было отказать в здравом смысле, — единственно, что человек немножко помешался на вещах: вон какой ковёр лежит в «зале», да и гарнитур импортный, тянет тысячи на три…
Я решительно хлопнул дверцей «Волги», положил оба комплекта ключей в карман.
— Заприте гараж, — приказал я, — и никого не подпускайте к «Волге». Конечно, кроме наших сотрудников. Скоро приедут.
— Век бы их не видеть! — невежливо пробурчал Горобец себе под нос.
Но какое мне дело до его манер?..
Открывая калитку, оглядываюсь. Стоит у распахнутых ворот гаража, похожий совсем не на воробья, а на ворона, опытную старую птицу, которая все видела в жизни и которую на мякине не проведёшь.
И вот тебе на — так опростоволоситься!
Однако я тут же забываю не очень-то уважаемого Микиту Власовича Горобца и спешу на автобус. Мне ещё надо в сберкассу, центральную сберкассу Дарницкого района, куда были переведены из комиссионного магазина деньги гражданина Бабаевского и которые вместо него получил преступник, вероятно, убийца, лысый нахал, которого уже видело столько людей и который пока не оставил ни одного следа.
В магазине мне сказали, что гражданин Бабаевский требовал немедленно уплатить ему деньги, — его хорошо запомнила бухгалтер, потому что ссылался на командировку, чуть ли не скандалил, однако бухгалтер не нарушила инструкцию, отбила все атаки и перевела деньги на только что открытый счёт в сберкассе.
Я поинтересовался: откуда она знает, что счёт был только что открыт.
Оказывается, Бабаевский, поскандалив с бухгалтером, поехал в сберкассу, открыл счёт и вернулся через час уже с книжкой, на которую на следующий день ему перевели деньги.
В сберкассе за несколько минут я выяснил, что действительно двадцатого июня на счёт Бабаевского поступили из комиссионного магазина деньги, которые он снял с книжки в тот же день наличными.
Произошло это ещё неделю назад, следовательно, преступник имеет фору в неделю и мог за это время…
Куда мог отправиться за эту неделю преступник или преступники, мне не хочется даже думать…
Выясняю, кто из контролёров и кассиров работал двадцатого июня. Обе тут. Вызывают в кабинет заведующей молодую красивую девушку — у неё на лице тревога, значит, успели предупредить, кто я, и она не ждёт ничего приятного от нашего разговора.
Контролёрша садится на стул, положив руки на колени, как прилежная ученица, и смотрит в пол, стараясь не встретиться со мной глазами. Она очень хорошо помнит человека, получившего деньги, переведённые комиссионным магазином. Это закономерно, большие суммы выплачивают не каждый день, и я соглашаюсь с Людмилой Федоровной — так зовут контролёра, — что такого человека забыть трудно. Кроме того, именно она работала и в тот день, когда этот человек открывал счёт — он был разговорчив, любопытен, и я понимаю почему. На всякий случай хотел, чтобы работники сберкассы запомнили его: ведь для получения такой большой суммы нужен паспорт, и стоило контролёру или кассирше что-то заподозрить… Поэтому и сказал Людмиле Федоровне, что открывает счёт ради денег из комиссионного магазина, интересовался, когда они должны прийти, и сразу предупредил, что получит наличными.
Потом этот посетитель заходил накануне, спрашивал, не пришли ли деньги, — естественно, что когда, наконец, двадцатого июня выписал чек на полную сумму, это ни у кого не вызвало подозрений.
— А что, — интересуется Людмила Федоровна, — мы сделали что-нибудь не так?
Что я могу ей ответить?
В конце концов, однозначного ответа и не может быть. Обвёл её вокруг пальца опытный преступник, кстати, обвёл вокруг пальца не только её, а и работников автоинспекции — ведь переклеил фото квалифицированно и подделал подпись Бабаевского почти точно, — это мы уже знаем, только эксперты установили разницу, чего же требовать от контролёра сберкассы. Тем паче, что подписи на выплатном ордере и карточке клиента абсолютно тождественны.
Я пожимаю плечами и начинаю расспрашивать Людмилу Федоровну о разных мелочах, на самом же деле хочу услышать ответ на очень важный для меня вопрос.
— Когда Бабаевский получал деньги, много было в кассе народу?
— Нет, пусто.
— В котором часу он появился?
— Через полчаса после открытия, когда разошлись первые посетители. Знаете, всегда перед открытием собираются люди, и пока их отпустишь…
— Да, — соглашаюсь я, — а как он вёл себя? Беспокоился, нервничал?
— Кажется, нет. Поздоровался, вежливо так, и сразу: «Конечно, уже пришли мои деньги?..»
— Значит, в кассе было пусто?
— Ну, несколько человек…
— Он был один?
— Один.
— Точно помните?
— Я подумала: такие деньги, неужели не боится? Ещё вошёл за ним какой-то мужчина, смотрит, будто ограбить хочет.
— Почему вы так решили?
Людмила Федоровна задумалась. Наконец ответила, посмотрев мне в глаза:
— А я, знаете, всегда на посетителей обращаю внимание. Работа у нас такая, с деньгами…
— Нервная работа, — согласился я. — И что же делал тот мужчина?
— Разглядывал лотерейные таблицы.
— К Бабаевскому не подходил?
— Нет.