Не знаю, в чем тут дело, но только люди,
когда спят, склонны проделывать это в уединении. Ну, а уж еслиречьидет о
том, чтоб спатьс чужим, незнакомымчеловеком, в незнакомойгостинице,в
незнакомом городе, и незнакомец этот к тому же еще гарпунщик, в таком случае
ваши возраженияумножаются до бесконечности. Да и небыло никаких реальных
резонов для того, чтобы я какматрос спал с кем-нибудь в одной кровати, ибо
матросы вморенечаще спят вдвоем, чемхолостые короли насуше.Спят,
конечно,все водномпомещении,ноукаждогоесть своякойка, каждый
укрывается собственным одеялом и спит в своей собственной шкуре.
Ичем больше я размышлял о гарпунщике, тем неприятнее становиласьдля
меня перспектива спать с ним вместе. Справедливо было предположить, чтораз
он гарпунщик, то белье у него вряд ли будет особенно чистым и наверняка - не
особеннотонким.Меня простовсего передергивало.Крометого,было уже
довольно поздно, и моему добропорядочному гарпунщику следовало бывернуться
и взять курсна постель.Подумать только,а вдругон заявится в середине
ночи и обрушится прямо на меня - разве я смогуопределить, из какой грязной
ямы он притащился?
- Хозяин! Я передумалотносительно гарпунщика - я с ним спать не буду.
Попробую устроиться здесь, на лавке.
- Как пожелаете.Жаль только,я не смогу ссудить вас скатертью взамен
матраса,а доски здесь дьявольскикорявые -всев сучкахизазубринах.
Впрочем, постойте-ка, приятель, у меня тут в буфетеестьрубанок. Погодите
минутку, ясейчасустрою васкак следует.-Говоряэто, хозяиндостал
рубаноки,смахнувпредварительнославкипыльсвоим старымшелковым
платком,принялсячтобыло мочистругатьмоеложе, ухмыляясь приэтом
какой-тонасмешливой ухмылкой. Стружки летели во все стороны, покуда лезвие
рубанка вдруг не наткнулосьна дьявольскикрепкийсучок. Хозяинедване
вывихнулсебекисть,иястал заклинать еговоимягоспода, чтобы он
остановился: для меня это ложе и так было достаточно мягким,да к тому же я
отличнознал,что как ни стругай,никогдав жизни из сосновойдоскине
сделаешьпуховой перины.Тогда,снова ухмыльнувшись,онсобрал стружки,
сунул их вбольшую печь посредикомнаты изанялся своими делами,оставив
меня в мрачном расположении духа.
Я примерилсяк лавке и обнаружил, что она на целый фут короче, чем мне
надо; однако этому можно было помочьпосредством стула. Но она оказаласьк
тому жеещеи нацелыйфутуже,чем необходимо, а вторая лавка вэтой
комнатебыла дюйма на четыре выше, чем обструганная, такчтосоставить их
вместенебылоникакойвозможности.Тогда я поставилсвоюлавку вдоль
свободнойстены,ноневплотную,а нанекоторомрасстоянии,чтобыв
промежутке поместить свою спину. Но скоро я почувствовал, что от подоконника
на меня сильно тянет холодом, и понял всю неосуществимость своего плана, тем
болеечтовтораяструяхолодноговоздухашла ответхой входной двери,
сталкиваясьспервой,и вместеони образовывалицелый хоровод маленьких
вихрейвнепосредственнойблизостиот тогоместа,где явздумалбыло
провести ночь.
А, дьяволзабери этого гарпунщика, подумал я; однако постой-ка, я ведь
могу упредить его - заложить засов изнутри, забраться в его постель, и пусть
тогда колотятвдверькакхотят -я все равно непроснусь.Мысльэта
показаласьмненедурна,но,подумавещенемного,явсе-такиотнее
отказался.Ктоегознает,а вдругнаутро,выйдя изкомнаты, я тутже
наткнусь на гарпунщика, готового сбить меня с ног ударом кулака?
Я снова огляделся вокруг,по-прежнему не видя инойвозможности сносно
провести ночь,как тольков чужой постели, иподумал, что,быть может, я
все-такинапраснотакпредубежденпротивневедомогомнегарпунщика.
Подожду-ка еще немного, думаю, скоро ужон, наверно, заявится. Ярассмотрю
его хорошенько, и, может быть, мы с ним отлично вместе выспимся, кто знает?
Однаковремяшло,другиепостояльцыпоодному, подвое и по трое
входили в гостиницу и разбредались по своим комнатам, а моего гарпунщика все
не было видно.
- Хозяин,-сказал я,- чтоон за человек?Онвсегдатакпоздно
приходит?
Дело было уже близко к двенадцати.
Хозяинснова усмехнулся своейиздевательскойусмешкой, словно что-то
недоступное моему пониманию сильно его развлекало.
- Нет, - ответил он мне, - обычно он возвращается рано. Рано в кровать,
рано вставать. Ранняя пташка. Кто рано встает,тому бог дает. Но сегодня он
отправился торговать. Никакнепойму,чтоэто еготакзадержало, разве
только он никак не продаст свою голову.
-Продатьсвоюголову?Чтозанебылицыты плетешь?- Ярость моя
постепенно возрастала. - Уж не хочешь литысказать, хозяин,что в святой
субботнийвечер или,вернее, вутросвятоговоскресенья твойгарпунщик
занимается тем, что ходит по всему городу и торгует своей головой?
- Именно так, -подтвердилхозяин. - И я предупредил его, что емуне
удастся продать ее здесь: рынок забит ими.
- Чем забит? - заорал я.
- Да головами же. Разве в нашем мире не слишком много голов?
-Вотчто, хозяин,-сказаля совершенно спокойно, -советую тебе
угостить этимироссказнямикого-нибудьдругого -янетакой уж зеленый
простачок.
- Возможно, -согласилсяон, выстругивая из палочки зубочистку. -Да
толькодумаетсямне, бытьвамне зеленым, асиним, если этотгарпунщик
услышит, как вы хулите его голову.
-Даяпроломлюегодурацкуюголову!-сновавозмутилсяя
невразумительной болтовней хозяина.
- Она и так проломана.
- Проломана? То есть как это проломана?
- Ясное дело, проломана. Поэтому-то, я думаю, он и не может ее продать.
- Хозяин, -говорю я и подхожук нему вплотную, холоден, как Гекла во
времяснежной бури.