Ивсесильнеечувствовалосьдвижениеводы.
Прибой подгонял Конобеева, как сильный ветер.Старикоткинулсяназади
едва успевал перебирать ногами. Если бы не его огромнаясила,егодавно
перевернуло бы и выбросило с волнами на берег, каксорваннуюкорабельную
мачту. Но Конобеев все еще боролся. Однако, когдаонвышелнапесчаный
откос, где вода едва покрывала голову, даже он, НептунИванович,немог
устоять. Океан пересилил. Прибою помогал сильный ветер, дувшийкберегу.
Водяные массы, упругие, как футбольные мячи, вращаясь,поднималисодна
ил, песок, крабов, креветок, вырывали водоросли и все это катили вместес
собою к берегу и выбрасывали с шумом, шипением, гулом.Они,этиводяные
шары, сбили с ног Конобеева ивместесегосетью,наполненнойрыбой,
выбросили на отмель и с оглушительным шипением откатились назад.
Большая собака - сибирская лайка серой шерсти - с испуганным тявканьем,
поджав пушистый хвост, отскочила от Конобеева, потомвдруг,захлебываясь
радостным лаем, подбежала к нему и начала лизать его мокрое лицо,влажные
стеклаочков,каучуковыйчерныйнос,бороду,похожуюнаводоросли,
огромные руки...
"Ах!Ах!"-истерическивскрикиваласобака;потом,неожиданно
повернувшись на месте волчком, помчаласьвихремкфанзе,стоявшейпод
елью. Налайсобакиизфанзывышлапожилаятолстенькаякоротенькая
женщина, с пухлыми красными руками и красным круглым лицом. Наголовеее
был повязан чистенький белый платок с чернымгорошком;синяяпросторная
кофта из китайского полотна и черная длинная юбкаколыхалисьприкаждом
движении. Женщина вперевалку, по-утиному, заковыляла к берегу.
Конобеевсмущенноподнялсясмокрогопескаинаправилсякней
навстречу, а собака с радостным лаем бегала то к женщине,токстарику,
пока они не сошлись, после чего лайка начала прыгать вокруг них.
- Здравствуй, старуха! - сказал Конобеев, потряхивая сетью,вкоторой
трепетала рыба. - Вот я тебе... того... рыбки принес!
Но старуха не обратила на сеть с рыбой никакого внимания.
- Сними ты хоть поганую образину с лица, смотреть тошно! - сказалаона
строго. - Водяной.Прямоводяной!Итечетснего,каксутоплого.
Ха-а-рош! Нечего сказать. Иди, переоденься в сухое, что ли!
- Ничего, высохну. Теперь тепло. Да мне и назад скоровводу.Работа
ждет.
- Да ты хоть чаю напейся. Отсырел, небось, там, в воде.Давночаюне
пил.
Конобеев шумно вздохнул и снял с себя очки, каучуковый нос и ранец.
Его собственный нос был немногим краше каучукового: большой,мясистый,
рыхлый и вдобавок поросший седыми длинными волосами. Удивительны были руки
сбольшими,малоподвижными,оченьширокорасставленнымипальцамии
складчатой толстой кожей. А на ладонях у старика были настоящиемозольные
подушки. На эти ладони он свободно клал горячий уголек, не обжигаясь.
- Однако так и быть, пойдем, старуха! Рыбу вкадушкусводойпусти.
Завтра ушицу сваришь. Больше горбуша, но есть и сельдь, иваси...
Жена Конобеева, Марфа Захаровна, знала, что еестариклюбитчаевать.
Для этого она его и заманила с коварством женщины в китайскуюфанзу,где
жила. Когда Конобеевпереступилпорогфанзы,МарфаЗахаровна,быстро
двигаясь по фанзе своей утиной перевалкой, приготовилачай,положилана
стол свежий хлеб и, глядя на мужа, вливавшего вогромныйротстаканза
стаканом, начала отчитывать его за "беспутную жизнь".
- Ну где же это видано, где это слыхано, чтобы человек, как горбуша,в
воде жил? Рыбам - вода, птицам - воздух, а человеку - земля.Такиспокон
веку сам бог положил. Залез ты в мокрое место.
- Однако человекповоздухутеперьлетаетлучшевсякойптицы,-
возражал Конобеев, прихлебывая чай.
Марфа Захаровна не обратила внимания на эту реплику ипродолжала,все
более повышая тон:
- Коли женился ты на мне, так и живисомной,анесгорбушамии
сельдями. Какой ты муж после этого, когда тебе селедкамилей,чемжена?
Сорок лет жили вместе, а тут на тебе! Как подмениличеловека.Сдурелна
старости лет. Не хочу и не желаю. Либо я,либоселедка.Теперьженщине
вольная воля. Вот пойду в загс, да и разведусь с тобой.
- Однако... - начал Конобеев, но поперхнулся чаем.Залаяласобака,а
из-за двери показался Ванюшка.
- Правильно, Марфа Захаровна, правильно,мамафа!-крикнулВанюшка,
появляясь в дверях в одних трусах. - Теперь не старый режим. Атольковы
напрасно, мамафа, на Макар Ивановича серчаете. Вы бы лучше пришлисамик
нам жить...
- Что? Я! Под воду? К селедкам? Я не русалка, прости господи, чтобы под
водой жить. С лягушками, с гадами морскими.
- Нет там лягушек, Марфа Заха...
- Да никогда!
- А вы бы хоть глянули, Марфа Захаровна. У нас там очень дажеотлично.
В самом море-океане стоятфелезныехоромы-колпаки,аподколпаками-
избуфка. А в избуфке и светло, и тепло, и никакой воды, - суховполне.И
чаек, и сахарок, и самоварчик найдется.
- Ты бы лучше штаны надел, чем старых людей учить.Бесстыдник!Аеще
комсомолец.
- Боитесь, значит?
- Ничего не боюсь. А отсыреть не желаю.
- А вот Пунь не побоялась. Корейка-то смелей вас.Онаунаснавсе
руки. И варит, и фарит, и белье стирает, и пол моет.
- Пол моет? Под водой-то?
- Да что же вы в самом деле думаете, что у нас все водойзалито,-и
полы, и кровати, и самоварные трубы? Ничего подобного! Суше, чемввашей
фанзе. Эх, вот только что плохо: не умеет по-нашенскиваритьобедПунь.
Как наварит своих корейских куфаний, - один толькоЦзиЦзыилопаетс
аппетитом. А если бы вы, Марфа Захаровна, нам ффи сготовили, какпомните,
угоффяли меня? Я до сих порпальчикиоблизываю.Выбынамварилида
фарили, да пироги рыбные пекли с рыбной Начинкой, да пельмени...
Похвала подействовала, - Марфа Захаровна смягчилась, ноотом,чтобы
спуститься под воду, и слышать не хотела.