Любой тип, если он так опытен как наш Невидимка, не станет разбрасывать всё вокруг или, по крайней мере, оставлять свои вещи там, где они могут ассоциироваться только с ним. На судне сотни мест, где можно устроить тайники, а нас с вами опытными ищейками не назовешь. С другой стороны, лучше делать это, чем не делать ничего. Только боюсь, мистер Паттерсон, мы с вами ничего не найдем. Абсолютно ничего.
Обыск ничего не дал. Были обысканы все жилые помещения, просмотрены каждый гардероб и каждый шкаф, каждая сумка и каждый вещевой мешок, каждый укромный уголок и каждая щель, а в итоге ничего. Довольно неловкая ситуация возникла, когда капитан Андрополус – кудрявый, темнобородый и явно несдержанный человек, которому выделили одну из пустующих кают, обычно предназначенных для выздоравливающих, – стал энергично возражать и даже физически мешать обыску в своей каюте.
Маккиннону, который не знал ни слова по‑гречески и в результате оказался в безвыходном положении, ничего не оставалось, как приставить свой кольт к виску капитана, после чего тот, видимо, понял, что Маккиннон действует отнюдь не ради собственного удовольствия. Капитан стал оказывать содействие и даже сопровождал боцмана, приказав всей своей команде предъявить все свои вещи для досмотра.
Два сингальских повара на госпитальном камбузе оказались более чем профессионалами, а доктор Сингх, который, похоже, был знатоком в области вин, выкатил бутылку «Бордо», которую, по всей видимости, купил в каком‑нибудь шикарном ресторане, но ни яствам, ни, что странно, вину в этот вечер за обедом не воздали должное. Атмосфера была безрадостной.
Чувствовалась какая‑то скованность, даже страх. Одно дело, когда вам говорят, что на борту диверсант, другое, когда обыскивают и профессионально осматривают ваши вещи, как будто вы и есть тот самый диверсант. В особенности неуютно – скорее всего, это было проделано преднамеренно – чувствовали себя члены медицинского персонала. Принадлежащее им не обыскивали, хотя официально подозрения с них сняты не были. Вполне естественно, что при таких обстоятельствах возникло раздражение.
Паттерсон не доел, отодвинул в сторону тарелку и спросил, обращаясь к доктору Сингху:
– Лейтенант Ульбрихт уже проснулся?
– Не просто проснулся, – едва скрывая раздражение, бросил доктор Сингх. – Потрясающее восстановление сил. Хотел присоединиться к нам за обедом. Я, конечно, запретил. А зачем он нужен?
– Мы с боцманом хотели бы с ним переговорить.
– Я не вижу оснований, почему бы этого не сделать, – быстро ответил доктор Сингх. – Есть только две небольшие помехи. Там сейчас сестра Моррисон, Она только что отпустила обедать сестру Марию.
Он кивнул в дальний конец стола, где обедала светловолосая широкоскулая девушка. Кроме Стефана Пржинижевского она была единственной полькой на борту. Когда узнали, что её фамилия, Щаржинская, произносится так же трудно, как и фамилия Стефана, её стали называть просто сестрой Марией.
– Ну, это мы как‑нибудь переживём, – сказал Паттерсон. – А вторая помеха?
– Капитан Боуэн. Так же как и лейтенант Ульбрихт, он с трудом переносит седативные препараты. Всё чаще и чаще приходит в сознание. В такие моменты он очень мрачно шутит. Кто‑нибудь когда‑либо видел, чтобы капитан Боуэн мрачно шутил?
Паттерсон встал.
– Если бы я был капитаном, мне было бы не до веселья. Пойдемте, боцман.
Когда они пришли, они увидели, что капитан не спит. Точнее, он не только не спал, но и находился в довольно раздражённом состоянии. Сестра Моррисон сидела на скамеечке рядом с его койкой. Она хотела была встать, но Паттерсон движением руки приказал ей оставаться на месте. На соседней койке сидел лейтенант Ульбрихт, закинувший правую руку за шею.
– Как вы себя чувствуете, капитан?
– Как я себя чувствую? – Очень быстро, в крепких выражениях Боуэн рассказал о своём состоянии.
– Как вы себя чувствуете, капитан?
– Как я себя чувствую? – Очень быстро, в крепких выражениях Боуэн рассказал о своём состоянии. Он, наверное, воспользовался бы ещё более крепкими выражениями при описании своего состояния, если бы рядом с ним не сидела сестра Моррисон. Он закашлялся, прикрыв рот забинтованной рукой. – Все пошло к чёрту, прямо псу под хвост. Правда, старший механик?
– Пожалуй, да. Всё могло быть лучше.
– Хуже не бывает. – Язык у капитана стал заплетаться. Понять его можно было с трудом. Видимо, движение обожжённых губ причиняло большую боль, – Сестра мне всё рассказала. Даже компас разбил. Невидимка. Он всё ещё где‑то здесь.
– Арчи! – Можно представить себе, в каком состоянии находился капитан, если впервые за всё время он, находясь в обществе других людей, обратился к боцману по имени. – Вы здесь?
– Да, сэр.
– Кто на вахте, боцман?
– Нейсбай, сэр.
– Хорошо. А как с Невидимкой?
– Он, видимо, не один, сэр. Я в этом уверен. Почему? Не знаю почему, но абсолютно в этом уверен.
– Вы никогда не говорили мне об этом, – заметил Паттерсон.
– Не говорил. Потому что до сего момента это не приходило мне в голову. И ещё об одном я как‑то не задумывался. О капитане Андрополусе.
– Греческий капитан, – сказал Боуэн. – Так что с ним?
– Дело в том, сэр, что у нас, и вам это, наверное, известно, небольшие проблемы с управлением судном.
– Небольшие? Сестра Моррисон говорила мне совершенно иначе.
– Ладно, пускай, большие. Мы полагали, что капитан Андрополус сможет нам помочь, если мы сумеем установить с ним контакт. Но нам это не удалось. Возможно, нам не следует этого делать. Возможно, капитан, если мы покажем ему ваш секстант и дадим ему карту, этого будет вполне достаточно. Вся трудность заключается в том, что карта пострадала. Она вся пропитана кровью.
– Ну, это не проблема, – сказал Боуэн. – У нас всегда есть дубликаты. Копию найдёте в одном из ящиков стола в штурманской рубке.
– Вернусь через пятнадцать минут, – сказал боцман.
Времени это заняло значительно больше. Когда он наконец вернулся, по его каменному лицу и по тому факту, что он нес в руке коробку с секстантом и карту, было ясно, что он потерпел поражение.
– Установить контакт не удалось? – спросил Паттерсон. – Или опять вмешался Невидимка?
– Невидимка. Капитан Андрополус лежал на своей койке и храпел как бревно. Я пытался его разбудить, но с таким же успехом можно было трясти мешок картофеля. Я сперва подумал, что капитана навестил тот же самый человек, что позаботился и о Тренте, но запаха хлороформа не было. Я вызвал доктора Сингха, который сказал, что капитана сильно накачали наркотиками.
– Наркотики? – Боуэн попытался выразить удивление. – О господи! Неужели этому не будет конца? Наркотики! Как, чёрт побери, его могли накачать наркотиками?
– Довольно просто, сэр. Доктор Сингх не знает, что это за наркотики, но подмешали их, по всей видимости, ему в еду. Мы поинтересовались у Ахмеда, старшего кока, что ел капитан. Может быть, что‑нибудь отличное от других? Кок сказал, что капитан ел то же самое, что и все, но после обеда пил ещё кофе. Капитан Андрополус всегда любил, чтобы ему делали особый кофе – наполовину кофе, наполовину бренди. Доктор Сингх сказал, что бренди убивает привкус любого наркотика. На столике, рядом с койкой капитана, стояла пустая чашка с блюдцем.
– Вот как, – задумчиво произнёс Паттерсон. – В чашке наверняка остался осадок.