Просто она чокнулась.
– Вся беда в том, Арчи Маккиннон, что вы не способны на тёплые, человеческие чувства. Во всех отношениях, а не только когда дело касается больных. Сестру же вы считаете чокнутой только потому, что она рассказывает о вас разные вещи.
– Обо мне? Да она же не знает меня!
– Это уж точно, Арчи. – Она одарила его нежной улыбкой. – Зато капитан Боуэн знает.
Маккиннон хотел было сказать, что негоже капитанам болтать с сиделками, но не нашёл подходящих слов и молча прошёл в палату А. Сестра Моррисон, тепло одетая, ожидала его прихода. Рядом с нею на столике стоял небольшой медицинский саквояж. Маккиннон кивнул ей.
– Не могли бы вы снять эти очки, сестра?
– А зачем?
– В нём наверняка проснется донжуан, – с несколько развязной интонацией бросил Кеннет, – а без очков вы понравитесь ему ещё больше.
– Полярный день ещё не наступил, медведи спят, мистер Кеннет, а уж донжуаны тем более.
– Кстати, боцман, – вмешался в разговор капитан Боуэн, – какова сила ветра?
– Одиннадцать метров, сэр. Буря. Восемь ниже нуля. Девятьсот девяносто девять миллибар.
– Волна поднялась?
Даже в госпитале чувствовались содрогания судна.
– Да, сэр. Немного.
– Проблемы есть?
– Кроме присутствующей здесь сестры, жаждущей совершить самоубийство, нет.
Нет, подумал он, пока надстройка находится на своём месте.
Сестра Моррисон в ужасе ахнула, когда они поднялись на верхнюю палубу. Как бы мысленно она ни готовилась к тому, что её ожидает, она даже представить себе не могла, что ветер может дуть с такой ураганной силой и сопровождаться снежной бурей. Маккиннон не терял времени. Одной рукой он с силой притянул сестру Моррисон к себе, другой ухватился за леер. Их в буквальном смысле пронесло над предательски скользкой палубой в сторону надстройки. Оказавшись в укрытии, сестра, сняв капюшон, долго не могла отдышаться.
– В следующий раз, мистер Маккиннон, если, конечно, он будет, я обязательно прислушаюсь к вашим словам. Даю слово! Я представить себе не могла... мне даже в голову не приходило, что подобное возможно. А мои ребра! – Она осторожно провела руками по бокам, как бы убеждаясь, что всё на месте. – Вы же переломали мне все кости!
– Весьма сожалею, – с мрачным видом произнёс Маккиннон, – но, думаю, вам бы не понравилось, если бы вы вдруг свалились за борт. И следующий раз, к сожалению, будет. Не забывайте, что нам ещё придется возвращаться. И идти против ветра, а это значительно тяжелее.
– В данный момент я не спешу возвращаться. Благодарю вас покорно.
Маккиннон поднялся с ней по трапу наверх, к каютам экипажа. Она остановилась и в шоке уставилась на изогнутый коридор, сломанные перегородки и искорёженные двери.
– Так вот, где они все погибли, – хриплым голосом произнесла она. – Когда подобное видишь, нетрудно представить, как это всё произошло. Но сперва надо это видеть, иначе не поймёшь. Ужас! Просто ужас – иного слова и не найдёшь. Слава богу, что я не видела, как это всё произошло. А вам пришлось всё это приводить в порядок.
– Я делал это не один.
– Знаю, но самое ужасное выпало на вашу долю. Мистер Спенсер, мистер Ролингс, мистер Бейтсман пострадали больше всех. Это ведь так? Мне известно, что вы запретили к ним прикасаться. Джонни Холбрук рассказал об этом Джанет, а она – мне. – Она вздрогнула. – Я не могу больше стоять здесь. Пойдемте к лейтенанту.
Маккиннон отвел её к капитанской каюте, где Нейсбай не спускал глаз с лежащего на койке лейтенанта.
– Ещё раз доброе утро, лейтенант.
– Ещё раз доброе утро, лейтенант. Я только что имела удовольствие испытать на себе погоду, которой вы подвергались благодаря любезности мистера Маккиннона. Это было ужасно. Как вы себя чувствуете?
– Плохо, сестра. Очень плохо. Думаю, мне необходимы уход и внимание.
Она сняла с себя штормовку и пальто с капюшоном.
– По‑моему, на больного вы совсем не похожи.
– Это только внешне. Я чувствую себя очень слабым. Конечно, я не собираюсь назначать себе какое‑нибудь лекарство, но мне кажется, что мне просто необходимо какое‑нибудь тонизирующее средство, восстанавливающее силы. – Он протянул безжизненную руку. – Вы, случайно, не знаете, что находится в том стенном шкафчике?
– Нет, не знаю, – резко ответила сестра, – но догадываюсь.
– Вы знаете, я подумал, что, может быть... при сложившихся обстоятельствах...
– Это личные запасы капитана Боуэна.
– Капитан просил передать, – вмешался в разговор Маккиннон, – что лейтенант Ульбрихт, пока занимается навигацией, имеет право опустошать его запасы. Клянусь, он так и сказал.
– Но я не вижу, чтобы он сейчас занимался навигацией. Ну, ладно. Только немного.
Маккиннон налил и протянул лейтенанту стакан виски. По выражению лица Моррисон было видно, что она совершенно по‑иному, в отличие от боцмана, понимает слово «немного».
– Пойдёмте, Джордж, – сказал Маккиннон. – Здесь для нас места нет.
Сестра Моррисон даже не стала скрывать своего удивления.
– Вы можете остаться.
– Мы не выносим вида крови. Или страданий, если уж на то пошло.
Ульбрихт опустил свой стакан.
– Вы хотите оставить нас на милость Невидимки?
– Джордж, если вы подождёте в коридоре, я схожу и на время заменю Трента у штурвала. А вы, сестра, когда будете готовы отправиться в путь, знаете, где меня найти.
Маккиннон думал, что обязанности сестры займут у Моррисон минут десять, от силы – пятнадцать. На самом деле прошло почти сорок минут, прежде чем она появилась на мостике. Маккиннон с сочувствием посмотрел на неё.
– Оказалось больше проблем, чем вы думали? Да, сестра? Похоже, он не шутил, когда сказал, что очень плохо себя чувствует.
– Я бы так не сказала. Просто язык у него хорошо подвешен. Боже, как он говорит!
– Не со стенкой же он разговаривал!
– Что вы хотите этим сказать?
– Думаю, – с глубокомысленным видом произнёс Маккиннон, – он не стал бы растекаться по древу, если бы у него не было такой слушательницы.
Сестра Моррисон, которая, похоже, никуда не спешила и уходить не собиралась, несколько секунд помолчала, а затем с едва уловимой улыбкой на лице произнесла:
– Меня это... как бы это сказать... не бесит, а раздражает. Многим наверняка было бы интересно знать, о чём мы говорили.
– Лично меня это интересует, хотя по натуре я – человек не любопытный. Хотите что‑то рассказать мне – рассказывайте. Если же я у вас буду о чём‑то допытываться, а вы не захотите говорить, значит, не говорите, хотя, по правде говоря, мне было бы любопытно услышать, о чём вы говорили.
– Даже не знаю, взбесило меня это или нет. – Она помолчала. – Зачем вы сказали лейтенанту Ульбрихту, что я наполовину немка?
– А разве это секрет?
– Нет.
– Вам нечего стыдиться. Вы сами мне это сказали. Так что же в этом такого? Почему я не упомянул вам о том, что сказал ему? По правде говоря, не знаю. Мне это даже в голову не приходило.
– Но вы могли бы, по крайней мере, сказать мне о том, что он наполовину англичанин.