Я еще никогда не уходила так далеко от дома и с интересом разглядывала незнакомые улицы с хатами, вросшими в землю по окна, шелестящие прошлогодним бурьяном, облитые мхом и усыпанные мелким кустарником старые крыши, вдыхала уже привычные запахи дегтя, навоза, парного молока.
А в лесу мы разбрелись попарно. Золото утренних лучей пронизывало молодую зелень деревьев. Их отблески качались на полуобнаженных ветвях. Земля дышала прохладой. Нашли огромную поляну ландышей и бросились собирать букеты. Запах цветов кружил голову, влажные скрипучие стебли приятно холодили руки. Зинаида Васильевна остановила нас:
– Пока придем в деревню, цветы завянут.
Споткнулась о корешок-старичок и увидела фиалки в низине. Их темно-зеленые листья уже пробились сквозь вороха прошлогодней листвы, а нежные бутоны еще не раскрылись. Звонко пели птицы. Сороки хлопотали, обновляя прошлогодние гнезда. Забрела в ельник. От красоты ли, от смолистого ли запаха набежала мимолетная грусть, и подумалось: «Только елки слышат, только небо видит, но никто не понимает меня». Подошла вожатая.
– Покажите мне, пожалуйста, цветы Иван да Марья, – попросила я.
– Да вот же они у тебя под ногами! Толькорано еще им цвести.
– Эти?! Я думала они особенные!
– Они не обыкновенные уже потому, что у них лепестки двух цветов: желтые – Марья, синие – Иван. А вон валерьянка, чтобы нервы успокаивать и сон улучшать. Каждая трава обязательно что-либо лечит, – терпеливо объясняла Зинаида Васильевна.
– Все в природе для человека, – заключила я.
– Почему для человека? И для животных тоже. Все друг другу на Земле нужны, – раздумчиво поправила меня вожатая.
Около меня, пыхтя, остановилась соседка Зоя. Узел, в котором она несла вещи, развязался. Из него выглядывали: шерстяной платок, запасные шаровары, кофта, резиновые сапоги и еще что-то непонятное. А поверх всего лежала огромная, старая стеганка, из рукавов которой торчала вата. Зоя прижимала к себе ворох тряпья и ее потное, красное лицо выражало мучение. Я расстелила большой платок, сложила все вещи и крепко связала противоположные концы.
– Фуфайку одень на себя, а то потеряешь, – посоветовала я.
– Понеси чертову одороблу, а? – умоляюще простонала Зоя.
Мне было ее жалко, но я переборола себя и раздосадовано проворчала:
– Я из-за фуфайки вчера целый вечер ссорилась с родителями, нервы им и себе портила, а теперь нести должна? Не честно. Я выбрала нервы, а ты – фуфайку.
Но на сердце было неспокойно. Подружка стояла грустная, с просительными, осоловевшими от жары и усталости глазами. Вид у нее был жалкий. Я догадалась попросить самого доброго одноклассника Диму помочь Зое, хотя бы по очереди с кем-либо понести злополучную фуфайку. Он с готовностью откликнулся, «напялил» на себя Зойкино «одоробло» и, болтая длинными рукавами, начал пугать ребят. И пока мы шли по лесу, ребята с превеликим удовольствием играли в чудище из «Аленького цветочка».
К обеду из густого лиственного леса мы вышли к реке с названием Сейм. Ослепительное солнце, ярко-голубое небо, свежая зелень луга привели нас в восторг и мы, побросав вещи, со всего размаху кинулись на желтый песок. Мы орали и кувыркались, а Зинаида Васильевна улыбалась и не мешала изливать радость. Я зашла в речку по колено. Студеная, чистейшая вода! Мальчишки принялись раздеваться. Зинаида Васильевна возражала.
– Они уже неделю назад купались. Им родители разрешили, – заступился мой брат Коля.
Ребята плыли быстро и красиво.
– Для первого раза хватит, – упрашивала вожатая, – вылезайте, обедать будем.
Мальчишки выскочили с посиневшими, но довольными лицами и возбужденно рассказывали о жутко холодной воде и страшно приятных ощущениях.
Еду разложили на полотенцах.
Сидели по обе стороны «стола» и наперебой предлагали друг другу свои «яства».
– Мой папа плотвы для нас наловил.
– А мне мама два крылышка куриных дала. Кому одно?
– А у меня сахар колотый. Вон, какой кусок большой! …
После обеда разбрелись по берегу. Вдали река расстилалась голубой безмятежной гладью, а у моих ног плещутся зеленые прозрачные светящиеся волны. Они кажутся мне отлитыми из светлого бутылочного стекла. Искристые, солнечные, они скользят весело, беззаботно, с мягким шуршанием накатывая на чистый желтый песок. Маленькие холодные гребни щекочут мои ладони. Не могу глаз оторвать от беспрерывно меняющихся хрустальных узоров волн.
Река уносит мои мысли далеко-далеко.
Сквозь шелест сухого безжизненного камыша в излучине услышала непонятный звук. Приподнялась. За кустом сидела Наташа из четвертого класса и ела из голубой консервной банки что-то белое. Прочесть надпись на банке я не смогла. Ко мне с мячом в руках подбежала Оля. Увидев, куда направлен мой взгляд, криво усмехнулась и тихо сказала:
– Это сгущенное молоко. Вкусное, сладкое.
У меня потекли слюнки. Мы подошли ближе, но я не решилась попросить попробовать. Наташа оглянулась на нас и отвернулась. Потом доела сгущенку, швырнула банку под куст и пошла к лесу.
– У каждой птички свои привычки, – презрительно фыркнула Оля и,
театрально воздев руки к небу, напыщенно произнесла, видно услышанную где-то взрослую фразу: «Непостижимые люди, непонятные судьбы!»
– А это молоко очень дорогое? – спросила я у Оли.
– Дорогое, – ответила одноклассница и завистливо скривилась.
– У Наташи нет отца. Кто же ей такое покупает? – изумилась я.
– Ее мама в привокзальном буфете работает, – поджала губы Оля.
Эти слова мне ничего не объяснили. Я недоумевала: «У нас в семье папа – директор школы, мама учитель, но я не знаю, что такое сгущенное молоко». Почему-то вспомнилось Наташкино красивое зимнее пальто и настоящий вязаный шерстяной костюм. Мы носили спортивные с начесом. «Ну и что из того? Главное, чтобы тепло было, – подумала я и при этих словах почувствовала, что замерзла. Солнце заблудилось в облаках? Еще не лето. Поежилась от ветра и пошла за кофтой.
Меня привлек шум на другом конце пляжа. Пионервожатая, как испуганная наседка, носилась по берегу и причитала, а ребята бегали за ней, и наперебой предлагали свои решения проблемы. Лавина ребячьих голосов заглушала ее стоны. Наконец я поняла, что Надя из третьего «а» нашла плот, спрятанный в камышах, и уплыла по течению реки к другому берегу. На крики не отвечала. Плот еле различимой точкой еще обозначался на волнах.
– Может, Надя разомлела на солнце и заснула, а когда проснется, сама подгребет руками? – успокаивали ребята вожатую.
– А вдруг ей там со страху сделалось плохо? – нервно возражала вожатая.
– Вам, взрослым, страшно на реке, а нам интересно. Наверное, представляет себя капитаном и радуется! Не путешествие, а мечта! восторженно подхватил Вовка.
– Ей удовольствие, а я отвечаю за нее! – травила себя Зинаида Васильевна.
На наше счастье к нам подплыл молодой рыбак. Вожатая резво вскочилав лодку, окатив парня веером брызг, и потребовала грести к плоту. Лодка зачерпнула бортом, но рыбак не разозлился, понял, что женщина в запале позволила себе такую вольность, и налег на весла. Зинаида Васильевна оценила его деликатность и благодарно улыбнулась.
Скоро растерянная, обескураженная Надя сидела на берегу и оправдывалась:
– Я не слышала криков. Простите, не хотела вас пугать. Было так здорово! Небо, вода! Я была такая счастливая!
Волнение улеглось. Мы снова разбрелись по берегу.
Я увидела заросшую ивняком и облепихой песчаную косу, своим длинным отростком отделяющую узкий залив. Когда пробиралась к нему сквозь кусты, на меня сыпались огромные серо-зеленые комары.