Красная шерстяная кофточка плотно прилегла к ее ладному телу, а чуть расклешенная у колен черная короткая юбка открыла стройные ноги. Тетя быстро всунула ноги в материны туфли на высоком каблуке и плавным, изящным движением повернулась к нам лицом. Высокая, элегантная молодая женщина улыбалась смущенно и по детски радостно. Пораженная переменой, я не могла произнести ни слова, но мои глаза восхищались. Тетя расстроилась и быстро разделась.
– Возьми кофточку, мне мала. Не стесняйся, – упрашивала ее мать.
– Не надо, – энергично и досадливо запротестовала тетя.
– Почему? Вы в ней такая красивая, – удивилась я.
– И так ревнует. Как зверь становится. Дети у нас, понимаешь? – остановила тетя надвигающийся поток моих пылких восторгов.
Я не удержалась и обиженно забурчала:
– Зачем нарочно уродовать себя одеждой? Это противоестественно. Красивому надо радоваться, как музыке, стихам, природе. Дядя Вася глупый, раз не гордится вами. Я одному человеку в поезде сказала, что у его жены очень плавные линии рук, как у женщины с картины знаменитого художника, а он сначала равнодушно посмотрел на нее, а потом почему-то разозлился. А девушка глядела на меня благодарными глазами. Наверное, ей хотелось, чтобы муж восхищался ею.
– Ох, дочка, не до мелочей нам. Строимся мы, – тоскливо вздохнула тетя.
– Все равно обидно. Красота дана человеку, чтобы ее замечали, – упрямо произнесла я.
Бабушка приложила палец к губам. Я поняла: «Не трави душу человеку». Я умолкла и предалась грустным размышлениям о непонятной неразумной человеческой сущности.
ШТАНГА
После строительства дома мое тощее, жилистое, длинное тело хорошо окрепло. Я не очень-то обиделась, когда летом какой-то незнакомый мальчишка, вылезая из речки, брезгливо спросил: «Ты чья, стропила?” Ответила ему спокойно: «Были бы кости, мясо нарастет». И в ту же минуту парень полетел с обрыва спиной в воду. Продолжения беседы не последовало, хотя он был на полголовы выше меня. Я и раньше вне дома не отличалась тихим характером, а теперь во мне появилось ухарство, нарочитая резкость в движениях, в голосе, в словах. Я не позволяла в свой адрес ни иронии, нидаже шуток. Общалась в основном с ребятами и при любом удобном случае демонстрировала свою силу и независимость. А с девчонками вела себя проще. С лета я начала обливаться ледяной водой из колодца. А с начала учебного года в школе на сцене, за занавесом, упражнялась с одно и двухпудовыми гирями. Приходила на хор на полчаса раньше, и после репетиции немного задерживалась. Поднимала гири не только руками, но и ногами. Часто в этих негласных соревнованиях я побеждала ребят не только своего класса, но и старшеклассников. «Двужильная!» – шутили они. Я никогда не хвалилась своими успехами, а молча, с достоинством уходила со сцены, как когда-то мой детдомовский друг Иван.
Один раз на сцену за штору пришел школьный штангист Дима Лесных. Увидев меня, он удивился:
– Девчонка с гирями? Ха! Телосложение слабовато.
Я спокойно ответила:
– Суворов в детстве тоже не был похож на генерала. Он для меня – авторитет. Посоревнуемся?
Спортсмен не ожидал от меня такой наглости, и, смеясь, согласился. Я начала со своего «коронного» номера – поднятия пудовой гири большим пальцем ноги. И выиграла. Дмитрий сделал вторую попытку. Я заметила, что он хитрит, и взвилась:
– Так не честно!
– В спорте часто выигрывает не сильный, а более сообразительный. Когда я вижу, что меня обходят, сразу включаю мозги. Мы не на равных. Я никогда не участвовал в подобных соревнованиях, – возразил Дмитрий.
– Но ты старше и штангист! Стыдно так себя вести с девчонкой! – презрительно высказалась я.
– Виноват, больше не буду, – развязно расшаркался спортсмен.
Я не стала придираться к форме извинения.
– Какой вес ты можешь толкнуть? – неожиданно спросил Дмитрий.
– Не знаю. Не пробовала штангу поднимать.
А какой рекорд для моего возраста? – поинтересовалась я с вызовом.
– Сколько в тебе килограммов?
– Сорок.
– Столько и пробуй.
Он прикрутил железные диски, и я рванула штангу.
– Не вижу ликования народных масс! – брякнула я любимую шутку учителя физкультуры, отбрасывая штангу в пустой угол сцены.
– Сумасбродная! Надо же стойку принять, ноги расставить. Штангой покалечиться можно! – испугался Дмитрий.
– Но я же толкнула, чего тебе еще надо? – безразлично повела я плечами, хотя уже успела оценить степень риска своего необдуманного поступка.
– Больше без моего разрешения не подходи к снаряду. Я здесь отвечаю за технику безопасности! – жестко потребовал Дмитрий.
– Раскомандовался! Распелся тут! Не нужна мне твоя штанга! Я отца на спор «на закорках» с легкостью бегом по двору прокатила. А в нем девяноста килограммов, – холодно ответила я, прекрасно понимая правоту старшеклассника и в душе поругивая себя за упрямство и взбалмашность.
– Ври больше! – пренебрежительно хмыкнул Дмитрий, немного успокоившись.
Я опять завелась с полуоборота:
– Повторить! На что спорим!?
Дмитрий попытался осадить меня:
– Не горячись, ты же связки можешь растянуть и спину сорвать!
Но только недовольный голос учителя пения охладил мой пыл:
– Может, ты перейдешь в кружок тяжелой атлетики? – саркастически произнес он, раздвигая занавес на сцене.
Я понимала, что виновата, но от смущения ответила резко:
– За шум извините. Больше такого не повториться.
И не повторилось, потому что Виктор Иванович доложил матери о моем плохом поведении, и она пригрозила не пускать меня на хор, если еще хоть раз услышит о занятиях с гирями в компании взрослых ребят. Лишать себя удовольствия находиться рядом с Виктором я не хотела и запрет не нарушала. Но пробежки и холодные обливания не прекращала, хотя на дворе был ноябрь.
ГРИПП
И вдруг я заболела. Тело отяжелело, колики повсюду, даже в кончиках пальцев. Огнем горю. Голова гудит как пустой чугунок. На второй день родители врача вызвали. Она поставила диагноз: «грипп». Мать удивилась:
– Как же так? Крепкая она у нас, спортивная, обливается по утрам.
– Общее состояние здоровья тут не при чем. Очевидно, у нее против гриппа нет иммунитета, – веско сказала доктор.
– Отчего же его нет? – спросила мать.
– Много тому причин бывает: отсутствие грудного вскармливания, плохое питание, нервное истощение, – объяснила врач, назначила кучу лекарств и уехала.
Поздно вечером лежу на диване, ощущаю удивительное состояние бесконечного счастья, тепла, покоя, умиротворения. Необычайная легкость в теле, каждая клеточка блаженствует! Мне хочется, чтобы эти приятные чувства никогда не заканчивались. Подходят с керосиновой лампой родители. Мать кладет мне подмышку термометр. Я тихо возражаю:
– Не надо. Мне хорошо. Мне очень хорошо!
Она раздраженно отвечает:
– Не командуй. На ночь всегда надо проверять температуру.
Я смиряюсь.
Опять появляется мать и вынимает градусник. Вдруг она испуганно вскрикивает и как кошка кидается к деревянной шкатулке с лекарствами. Я понимаю, что со мной что-то случилось. Но реакция организма притуплена. Я как отрешенная. Вроде не со мной все происходит. Мать дает две большие таблетки и требует срочно выпить. Я отказываюсь. Она кричит. Я пытаюсь проглотить. Таблетка застревает в горле. Она такая большая! Я не привыкла пить лекарства, потому что за годы учебы ни разу не болела. Мать сердится все больше. Я напрягаю все силы. Таблетка проскакивает. Вторую жую, запиваю и вскоре засыпаю.
Открываю глаза. Светло. Рядом на коленях стоит бабушка, молится и крестится, сложив пальцы щепоткой. Я молча смотрю на нее. Мне тяжко. Захожусь кашлем до рвоты. Саднит и дерет в горле. Колики в ушах. Больно глазам.