- Какого пирога, мистер Букрайт? - спросил буфетчик.
- Съедобного, - сказал Букрайт.
- ...потому что Билла, пожалуй, не так-то просто будет оттуда вытурить,
-сказалРэтлиф.-Аможет,из этого и вовсе ничего не выйдет. Так что
смотрите,какбыФлемунепришлосьпринятьсязавасраньше,чем он
рассчитывал...
- Ха! - снова сказал Букрайт, отрывисто и неожиданно.
Буфетчик пододвинул ему пирог. Рэтлиф поглядел на Букрайта.
- Ну? - сказал он.- Что "ха"?
Букрайтподнескорту кусок пирога. Он повернул к Рэтлифу свое злое,
мрачное лицо.
-Сижуянапрошлой неделе у Квика на лесопилке. Кочегар и еще один
черномазый сгребают лопатами щепу к топке и переговариваются друг с дружкой.
Кочегархотелподзанятьденьжонок, да боялся, что Квик ему не даст. Тогда
другойчерномазый и говорит: "Сходи к мистеру Сноупсу в лавку, он тебе даст
взаймы. Мне он вот уж больше двух лет назад дал пять долларов, и я одно знаю
-каждуюсубботу несу ему в лавку десять центов. А про пять долларов он ни
разуиневспомнил". - Букрайт отвернулся и вонзил зубы в пирог, отхватив
сразучутьнеполовину. Рэтлиф смотрел на него слегка насмешливо, почти с
улыбкой.
-Так,так,-сказалон. - Стало быть, он принялся за дело сразу с
обоихконцов.Ну,втакомслучаенедолго ждать, покуда он доберется до
середки и возьмется за вас, за простых белых людишек.
Букрайтснова откусил изрядный кусок. Буфетчик принес заказ, и Букрайт
запихнулв рот остаток пирога. Талл принялся резать свой бифштекс на мелкие
кусочки, словно собирался кормить ребенка. Рэтлиф следил за их движениями.
- Неужто никто из ваших не попытался что-нибудь сделать? - сказал он.
- А что мы можем сделать? - сказал Талл.- Конечно, неправильно все это.
Но нас это не касается.
- Живи я там, я бы что-нибудь придумал, - сказал Рэтлиф.
-Нуда, - сказал Букрайт. Он расправлялся с жареной колбасой так же,
какс пирогом. - И достался бы вам один галстук бабочкой заместо фургончика
с лошадьми. Вам он был бы к лицу.
-Конечно,-сказалРэтлиф. - Вы, пожалуй, правы. - Он отвернулся и
поднескгубамложечку,но сразу же опустил ее в чашку. - По этой чашке,
кажется,сквозняк гуляет, - сказал он буфетчику. - Подогрейте-ка малость. А
то, боюсь, кофе замерзнет, разорвет чашку, мне же платить придется.
Буфетчиквзялчашку,налилгорячегокофеиподал Рэтлифу. Рэтлиф
осторожноположилтудаложечкойсахар,всестемженеопределенным
выражениемна лице, которое, за отсутствием более точного слова, приходится
называть улыбкой. Букрайт смешал все шесть яиц в одно невероятное хлёбово и,
чавкая,уписывалеголожкой.Обаони,и он и Талл, ели быстро, но Талл
ухитрялсяделатьэтос какой-то почти педантичной изысканностью. Во время
еды они не разговаривали, а очистив тарелки, сразу встали, подошли к коробке
из-под сигар и расплатились.
Во время
еды они не разговаривали, а очистив тарелки, сразу встали, подошли к коробке
из-под сигар и расплатились.
- А не то резиновые тапочки, - сказал Букрайт. - Он их уже целый год не
носит...Нет, на вашем месте я бы заявился туда в чем мать родила. Тогда на
обратном пути холода не почувствуете.
-Да,оно верно, - кротко согласился Рэтлиф. Когда они ушли, он снова
принялсяза кофе и, неторопливо прихлебывая из чашки, стал досказывать трем
или четырем слушателям про свою операцию. Потом он тоже встал, добросовестно
расплатилсязакофеинаделпальто.Былуже март, но доктор велел ему
одеватьсяпотеплее,и,выйдявпереулок, он постоял минутку перед своим
фургончикомикрепкимималенькимилошадками,разжиревшими от безделья и
лоснящимися новой шерстью после зимы, спокойно глядя на размалеванную будку,
скоторой,из-под ярких, облупившихся, неправдоподобных роз, ему улыбались
женскиелицазастывшей,незрячей,зазывнойулыбкой."Надобудетвсе
покраситьзанововэтом году; только бы не забыть. Наверно, он отдаст то,
чтолегко горит, - подумал он. - Переведет на его имя. Так, чтоб все знали.
Да, - подумал он, - будь мое имя Билл Уорнер, а моего компаньона - Сноупс, я
бынепременнотоимущество, которое может гореть, записал на его имя". Он
медленнопошел вперед, плотно застегнувшись на все пуговицы. Кроме него, на
улиценебылони одного человека в пальто. Но ведь хворь на солнце быстро
проходит;икогда он вернется в город, пальто, может быть, ему больше и не
понадобится.Апотомнепонадобится и свитер - наступит май, июнь, лето,
долгие, славные жаркие дни. Он шел такой же, как всегда, только исхудавший и
побледневший, два раза остановился, чтобы сообщить двум людям, что, мол, да,
теперьон в полном порядке, доктор из Мемфиса, видно, вырезал то, что надо,
может,случайно,а может, и по науке, пересек площадь под угрюмым взглядом
мраморногосолдатаКонфедерации,вошелвзданиесуда,потомзашелк
нотариусуитамнашелто,чегоискал-околодвухсотакров земли с
постройками были записаны на имя Флема Сноупса.
Кконцудня его фургончик уже стоял посреди узкой малоезженной дороги
среди холмов, и он, не слезая, читал имя на почтовом ящике. Столб под ящиком
былновый,затосамящикстарый. Жесть была помята и покорежена; видно,
когда-тоящик совсем сплющился, точно под колесо фургона попал, а потом его
сновавыпрямили,нокорявыебуквы, возможно, были выведены на нем только
вчера. Они словно кричали: МИНК СНОУПС, - все сплошь заглавные, размашистые,
безвсякогопромежуткамеждусловами,ползущиевстороныи вверх, на
изогнутуюкрышку,чтобы всем уместиться. РэтлиФ свернул на глубокую колею,
котораявелакпокосившейсядвухкомнатнойлачуге, одной из тех, что без
числаразбросаны по глухим холмистым местам, где он разъезжал. Дом стоял на
холме;нижебылгрязный, загаженный навозом загон, а еще ниже, у подножия
холма хлев, который словно сбежал от человечьего духа - Оттуда вышел человек
с подойником, и в тот же миг Рэтлиф почувствовал, что за ним следят из дома,
хотя видно никого не было.