- А раньше вы где фермерствовали? - спросил Уорнер.
- На Западе.
Оннеговорилотрывисто.Онпростопроизнесэтидвасловас
непреклонной бесповоротностью, словно топором отрубил.
- В Техасе, значит?
- Нет.
- Понятно. Значит, к западу отсюда, и все тут. Семья большая?
-Шестеро.-Сказав это, он не замялся, но и не спешил продолжать. И
всежечто-то осталось недоговоренным. Уорнер почувствовал это прежде, чем
скрипучий,безжизненныйголос,с расстановкой уточнил: - Сын и две дочки.
Жена и свояченица.
- Это только пятеро.
- И я сам, - сказал неживой голос.
-Самневсчет,когдауговариваешься,сколько рабочих рук будет
выставлено на поле. Так как же, пятеро, а может, семеро?
- Могу выставить шестерых.
ГолосУорнератожеосталсяпрежним - таким же приветливым, таким же
ровным:
-Незнаю, стоит ли мне брать арендатора в этом году. Май ведь уже на
носу.Пожалуй, я и сам бы справился, вот только поденщиков нанять. А может,
и вовсе не стану ее трогать в этом году.
- Согласен и на поденную, - сказал тот.
Уорнер поглядел на него.
- Хотите поскорей устроиться, а?
Тот не отвечал. Уорнер не знал, смотрит на него этот человек или нет.
- Сколько думаете платить аренды?
- А какая ваша цена?
-Третьичетверть,- сказал Уорнер. - Все товары отсюда, из лавки.
Наличными ничего.
- Понятно. Товаров на шесть долларов.
Совершенноверно,- приветливо сказал Уорнер. Теперь он не знал даже,
смотрит ли этот человек вообще на что-нибудь.
- Согласен, - сказал тот.
Стоянагалерее,надпятьюилишестьюмужчинамии комбинезонах,
сидевшиминакорточках или прямо на полу со складными ножами и деревянными
чуркамивруках,Уорнер смотрел, как его посетитель с трудом доковылял до
крыльца,неглядяпосторонам,сошелвниз, отыскал среди привязанных у
галереизапряжек и верховых лошадей тощего мула без седла, в драной сбруе с
веревочнымиповодьями, подвел его к крыльцу, неуклюже, с натугой сел верхом
и уехал, все так же ни разу не оглянувшись.
-Послушать,какон топочет, можно подумать, что в нем фунтов двести
весу, - сказал один из сидевших. - Кто это такой, Джоди?
Уорнер чмокнул, всасывая слюну сквозь зубы, и сплюнул на дорогу.
- Сноупс какой-то, - сказал он.
-Сноупс?- сказал второй. - Вон оно что. Значит, тот самый. - Теперь
нетолько Уорнер, но и все остальные повернулись к говорившему - худощавому
человеку в безукоризненно чистом, хотя и выцветшем, заплатанном комбинезоне,
идажесвежевыбритому,слицомкротким,почтигрустным-хотя,
присмотревшись,нанемможнобылозаметитьдвасовершенноразличных,
самостоятельныхвыражения - одно мимолетное, спокойное и безмятежное, а под
нимдругое, всегдашнее, явно не терпеливое, хотя и сдержанно озабоченное, -
сподвижнымртом,свежимиярким,какуюноши,но,взглянувболее
пристально,легкобылопонять,что этот человек, видимо, просто-напросто
никогдавжизнинекурил:резковыраженный тип мужчины из тех, которые
женятсямолодымиипроизводятнасветтолькодочерей, да и сами вечно
остаютсянаположении старшей дочери у собственной жены.
Его звали Талл. -
Тотсамыймалый, который зимовал с семьей в заброшенном хлопковом амбаре у
АйкаМаккаслина.Онещебылзамешанв этой истории с поджогом конюшни,
которая сгорела два года назад в округе Гренье у какого-то Гарриса.
- Гм, - сказал Уорнер. - Как вы говорите? Поджог конюшни?
- Я не говорю, что это он поджег, - сказал Талл. - Я только говорю, что
он был, так сказать, замешан в этом.
- И сильно замешан?
- Гаррис притянул его к суду.
-Понятно,-сказалУорнер.-Простовозвелна него напраслину,
заставил отвечать за другого. Наверно, подмазал кого следует.
-Ничегоне доказали. Может, потом Гаррис и собрал доказательства, да
былопоздно.Его уж и след простыл. А потом, в прошлом году, в сентябре он
объявилсяуМаккаслина. Он с семьей работал на Маккаслина поденно, собирал
хлопок, и Маккаслин пустил их перезимовать в старый амбар, который в тот год
у него пустовал. Вот и все, что я знаю. А сплетен я не пересказываю.
-Иябынестал,-сказалУорнер. - Кому охота прослыть пустым
сплетником.-Онстоялнадними,широколицый, добродушный, в потертом,
строгомкостюме:крахмальная,но заношенная белая сорочка, пузырящиеся на
коленях, давно не глаженные брюки, - одетый чопорно и вместе с тем небрежно.
Оншумноиотрывистовтянулвоздух.-Так-так,- сказал он. - Поджог
конюшни. Так-так.
Вечером,заужином,он рассказал об этом отцу. Не считая неуклюжего,
кое-каксколоченногоизбревен и досок строения, известного под названием
"ГостиницаЛиттлджон",уБилла Уорнера был единственный двухэтажный дом в
этихместах.Уорнерыикухаркудержали- не только единственную черную
прислугу,но вообще единственную прислугу во всей округе. Она прожила у них
ужемного лет, но миссис Уорнер все говорила, - и, видимо, верила, - что ей
нельзяпоручитьдажеводусогреть без присмотра. Джоди рассказывал, в то
времякакегомать,полная,живая,хлопотливая женщина, которая родила
шестнадцатьдушдетей,изкоторыхуже пережила пятерых, и все еще брала
призы за свои соленья и варенья на ежегодной ярмарке, сновала между столовой
икухней,асестра,тихая,полнотелаядевочка,суже округлившейся в
тринадцатьлетгрудью,с глазами, как матовые оранжерейные виноградины, и
полным, влажным, всегда чуть приоткрытым ртом, сидела на своем месте, уйдя в
себя,в каком-то дурмане цветущей и юной женской плоти, не слушая его, что,
как видно, давалось ей без малейших усилий.
- Ты контракт уже подписал с ним? - спросил Билл Уорнер.
-Даяинесобирался, покуда Вернон Талл не рассказал мне, что он
натворил. А теперь, думаю, завтра же составлю бумагу и дам ему подписать.
-Тогдаужзаодноукажиему,которыйдом поджечь. Или пускай сам
выбирает?
-Ладно,- сказал Джоди. - Мы и об этом сейчас потолкуем. - Теперь из
егоголосаисчезловсе легкомыслие, исчезло лукавство и легкая ирония, он
словнобы выхватил шпагу из ножен и приготовился к бою.