- Или в крайнем случае пустой конюшней, - крикнул Рэтлиф ему вслед.
Ачерез час лошадь Уорнера вместе со своим седоком снова остановилась,
наэтотразпередворотами,или,вернее,передбрешью в загородке из
обвисшей,ржавойпроволоки.Самиворота,илито,что от них осталось,
лежали,сорванныеспетель,встороне,исквозь щели между трухлявыми
планкамигустопробиласьтрава, словно меж ребер забытого скелета. Уорнер
тяжелодышал,нонеоттого,что скакал галопом. Наоборот, подъезжая все
ближе,такчтоуже можно было бы увидеть дым над трубой, если бы этот дым
наднеюбыл,он все больше сдерживал лошадь. Он остановился у отверстия в
изгороди,иегодажепот прошиб, он тяжело сопел, глядя на покосившуюся,
сгорбленнуюлачугу,немилосердно потрепанную непогодой и цветом похожую на
старый улей, и на голый, ни деревца, ни травинки, двор, и мысль его работала
лихорадочноинапряженно,какучеловека,которыйподходитк
неразорвавшемуся орудийному снаряду.
-Сто чертей, - тихо сказал он снова. - Сто чертей. Он уже три дня как
въехали даже ворота не навесил. А я сказать ему об этом не смею. Не смею и
видапоказать,чтознаюпрозагородку"и что к ней нужно приладить эти
ворота.-Оняростнорванул поводья. - А ну! - крикнул он лошади. - Чего
стала, как неживая, гляди у меня, застрянешь здесь - еще и тебя подожгут!
Дорога(онанебыланимощеной,нидаже накатанной, - просто две
параллельные,едваразличимыеколеи, оставленные колесами фургона и почти
заросшиебурьяномимолодой травой) вела к шаткому, без ступеней, крыльцу
этого вымершего дома, на который он теперь смотрел с напряженной, натянутой,
какструна,настороженностью,словноподходякзападне. Он смотрел так
пристально,чтонезамечалникакихподробностей.Вдругв выбитом окне
показалась голова в серой суконной кепке, Джоди не мог бы сказать, когда она
тампоявилась;человекжевал,ичелюстьегодвигаласьнепрерывнои
равномерно,выпячиваясьвбок,акогда Джоди крикнул: "Эй, там!" - голова
вдругисчезла.Онхотелбылокрикнуть снова, но увидел, что за домом, у
ворот загона, двигаясь, как деревянная фигурка, возится человек, которого он
сразуузнал,хотя сюртука на нем не было. Сначала до него донеслась мерная
жалобаржавого колодезного блока, а потом он услышал, не разбирая слов, два
громких,однообразныхженских голоса. Он объехал дом и увидел сруб с узкой
высокой перекладиной, похожей на виселицу, а около него двух рослых девушек,
онистоялинеподвижно и с первого взгляда напоминали скульптурную группу в
своейудивительной застывшей неподвижности (еще более подчеркнутой тем, что
обеговорилиодновременно,обращаясь к кому-то очень далекому, а может, и
вовсениккомунеобращаясьи не слушая друг друга), хотя одна из них
ухватиласьзаколодезнуюверевку, перегнувшись и напряженно вытянув руки,
удерживавшиеполноеведро,точь-в-точьфигуркаизребусаилирельеф,
изображающийогромное физическое усилие, которое замерло в самом начале, но
черезмигблоксновазавелсвоюржавую жалобу и снова оборвал ее почти
мгновенно,а за ним смолкли и оба голоса, как только вторая женщина увидела
Уорнера,аперваязастыла,оборотившиськнемуиопустив руки, и два
широких, бессмысленных лица разом, как по команде, повернулись, провожая его
взглядом.
Онпересекпустойдвор,захламленный мусором, оставшимся от прежних
обитателей,-золой,черепками,жестянками. У загородки работали еще две
женщины,которые,какимужчина,уже знали о его приезде, потому что он
видел,какоднаизженщиноглянулась.Номужчина ("у, истукан, карлик
колченогий,душегуб!"-с бессильной злобой выругался про себя Уорнер) не
поднялголовыипродолжалвозитьсяуворотдо тех пор, пока Уорнер не
подъехалкнему вплотную. Обе женщины теперь смотрели на него. Одна была в
выцветшем чепце, другая - в бесформенной шляпе, которую прежде, должно быть,
носилмужчина, - в руке у нее была ржавая жестянка, до половины наполненная
погнутыми, ржавыми гвоздями.
-Добрыйвечер!-сказалУорнер и не сразу сообразил, что он почти
кричит. - Добрый вечер, сударыни!
Мужчинанеспешаобернулся,держа в руке молоток - ржаная головка с
обломленнымрасщепомбыла насажена на неокоренный сук, вытащенный прямо из
поленницы,-иУорнерснова заглянул в холодные, непроницаемые, агатовые
глаза под хмурым изломом бровей.
- Здрасьте, - сказал Сноупс.
-Вотнадумал заехать, узнать, что вы тут решили, - сказал Уорнер все
ещеслишком громко, словно не мог совладать со своим голосом. "Ладно уж, не
до этого", - подумал он и сразу мысленно зачертыхался, словно спохватившись,
что тут ни на минуту отвлечься нельзя, а то бог знает, чем дело кончится.
-Я,пожалуйчто,останусь,-сказалСноупс.-Правда, дом под
свинарник и то не годится. Ну да как-нибудь управимся.
-Какэто так! - сказал Уорнер. Нет, не сказал, крикнул, ему уже было
всеравно;и вдруг замолчал. Он перестал кричать и вообще замолчал, потому
чтосказать было нечего, хотя в голове у него быстро промелькнуло: "О черт,
сказать им: "Проваливайте отсюда" - боюсь, а куда их денешь, - некуда мне их
девать,иарестоватьегозаподжогконюшнинесмею, боюсь, он и меня
подпалит".Сноупсужесноваотвернулсябылокзагородке, когда Уорнер
наконецзаговорил.Теперьон стоял к Уорнеру боком и глядел на него не то
чтобывежливоили хотя бы терпеливо, а просто выжидающе. - Ладно, - сказал
Уорнер.-Мы еще поговорим насчет дома. И отлично столкуемся. Вот увидите.
Ежеличто не так, вам только нужно прийти ко мне в лавку. Впрочем, и ходить
незачем: вы только дайте мне знать - и я сам мигом сюда приеду. Поняли? Все,
решительно все, что вам не понравится...
-Я с кем угодно могу столковаться, - сказал Сноупс. - Я столковался с
пятнадцатью, а может, и с двадцатью разными хозяевами с тех пор, как арендую
фермы.А ежели не могу столковаться, то ухожу. Больше вам от меня ничего не
надо?
"Ничего,-подумал Уорнер. - Ничего". Он ехал назад через двор, через
всеэтозахламленноезапустение,повытоптаннойземле, с рубцами золы,
обуглившихсяголовешекизакоптелыхкирпичей - в тех местах, где ставили
раньшебельевыебакиилишпарили свиные туши.