Вот характерная сценка, о которой рассказывал Ардов. В двадцатые годы напротив Моссовета стояла статуя Свободы. Так вот Соломон Бройде однажды рассматривая это изваяние, произнес:
- Нет, с этой дуры ничего не возьмешь... Тут он повернулся спиною к "Свободе" и взгляд его обратился на здание Моссовета.
- А вот здесь, - сказал он, - поживиться можно.
Он перешел Тверскую и через час вышел из Моссовета, имея два договора на издание книг. В те годы такое было вполне возможно.
Приятель моего отца и его сосед по Нащокинскому переулку, легендарный Матэ Залка рассказывал о вполне кафкианском происшествии, которому был свидетель. Залка и Бройде вдвоем пришли в банк, поскольку вместе занимались строительством писательского дома. Они оказались в просторном помещении, где стояло множество столов. Бройде огляделся и вдруг ударил себя ладонью по лбу:
- Вот память проклятая! Ведь я здесь служу...
Он тут же уселся за один из столов и стал принимать посетителей.
Дела Соломона Бройде шли настолько хорошо, что это, в конце концов, его погубило. Первым советским писателем, который обзавелся автомобилем, был Маяковский. Вторым - стал Бройде. Этого уже собратья по перу вынести не могли. О его махинациях появились сразу два фельетона. Один - в "Правде", а другой, кажется, в "Вечорке".
После этих публикаций, как и следовало ожидать, Бройде арестовали. На суде выяснились два любопытных обстоятельства. Во-первых, что он писал не сам, у него был литературный "негр", какой-то спившийся литератор, поляк по национальности. А посему персонажи книг Бройде носили имена - Лешек, Фелюсь, Зося...
Во-вторых, выяснилось, что "своих" сочинений Бройде толком не знал, читать ему было некогда.
Судья спрашивал:
- Вы помните, у вас в романе героиня Зося объясняется в любви Яну?..
- Зося? - переспрашивал подсудимый,- какая Зося?..
Некоторое время Бройде содержали в Бутырской тюрьме. В те годы там было налажено какое-то производство, и все заключенные работали. Необыкновенные организаторские способности Бройде проявились и тут. Пользуясь старыми связями, он организовал выгодный сбыт продукции, и по этой причине стал любимцем администрации тюрьмы, а потому внутри Бутырки мог ходить совершенно свободно.
Однажды Бройде зашел к начальнику тюрьмы. Того не оказалось на месте, и он попросил у секретарши разрешения зайти в кабинет и позвонить по телефону, и та позволила.
Бройде уселся за стол начальника и набрал номер генерального прокурора Вышинского.
Трубку подняла секретарша.
- Могу я поговорить с товарищем Вышинским?
- А кто его спрашивает?
- Писатель Соломон Бройде.
Через некоторое время послышался голос прокурора.
- Я вас слушаю.
- Андрей Януарьевич, с вами говорит писатель Соломон Бройде.
- Насколько мне известно, - прервал его Вышинский, - вы должны находиться в заключении.
- Да, я вам звоню из Бутырской тюрьмы...
- Позвольте, - удивился прокурор, - у вас в камере телефон?
- Нет, - отвечал Бройде, - я вам звоню из кабинета начальника тюрьмы...
- Так, - сказал Вышинский,- передайте, пожалуйста, трубку ему...
- Его сейчас нет, он вышел из кабинета...
- Хорошо, - сказал Вышинский, - когда он вернется, пускай он мне сам позвонит... И в трубке послышались гудки. Больше Бройде из камеры не выпускали.
До войны в Москве проживал беглый перс, писатель Лахути. Некоторое время он был вторым секретарем Союза писателей. Ардов любил рассказывать такую историю о нем.
В Союз писателей пришло письмо из ростовской организации. Там говорилось, что молодой и одаренный пролетарский поэт беспробудно пьет, губит свой талант, но они, ростовские писатели, ничего со своим собратом поделать не могут. И вот было решено командировать туда Лахути дабы он разобрался в этом деле на месте.
Перс прибыл в Ростов в международном вагоне, его встретили на обкомовской машине и поместили в номер "люкс" лучшей гостиницы города. Затем его повели в ресторан и накормили роскошным обедом.
- Гидэ глупэс? - спросил Лахути с восточным акцентом.
Тут его опять усадили в автомобиль и повезли на ростовскую окраину... Машина въехала в зеленый, заросший деревьями двор многоквартирного двухэтажного дома.
Все жильцы вышли из комнат, с любопытством разглядывая автомобиль и солидную фигуру Лахути.
- Прифтите минэ глупэс.
Два ростовских писателя и несколько соседей вывели во двор бледного и дрожащего от многодневной пьянки молодого человека.
- Сатись скамья, глупэс, - приказал ему Лахути.
Пьяница покорно уселся на врытую в землю скамейку.
- Пэри пэсок, глупэс.
Бедняга нагнулся и взял горсть песка.
- Клади пэсок карман, глупэс, - повелел ему Лахути.
Тот послушно всыпал горсть в свой карман.
- Тэпэр, глупэс, випрось пэсок свой карман. Пьяница исполнил и эту команду.
- Вот так как ты випросил пэсок свой карман,- важно сказал Лахути, так ты толжен випросить пьянка своя голофа. Как ты можешь пить, когда тфой солофей долшен пыть черес плэчо.
После этих слов перс снова уселся в автомобиль и вместе со своей свитой отбыл в гостиницу.
Там его опять угощали, а на другой день в международном вагоне отправили в Москву.
И еще о пролетарских писателях. В тридцатые годы в Ленинграде один из этих "самородков" во время ссоры на коммунальной кухне выплеснул на соседа целую кастрюлю кипятка. Об этом рассказали критику Цезарю Вольпе, и тот сказал:
- Жестокий талант.
(Так называлась знаменитая статья критика Н. К. Михайловского о Достоевском.)
Из Москвы в Казахстан к прославленному акыну Джамбулу был послан поэт-переводчик. Старый казах встретил гостя весьма торжественно. Он взял музыкальный инструмент и пропел некую импровизацию в честь москвича.
После этого все стали с ожиданием смотреть на гостя. Дескать, раз ты поэт, то должен ответствовать достойно, то есть сложить и произнести стихи в честь хозяина. Москвич не растерялся и прочел наизусть несколько строф из "Евгения Онегина".
Все присутствующие, включая самого Джамбула, были вполне удовлетворены.
В тридцатые годы вслед за движением "жен комсостава армии" и "жен инженерно-технического состава" организовалось движение "жен писателей". В Москве председательницей совета жен писателей была супруга Всеволода Иванова - Тамара Владимировна. А ее заместительницей выбрали Э. Я. Финк жену литератора Виктора Финка.
Как водится, у руководительниц движения появилось множество дел. Они заседали, куда-то ездили, звонили по телефону, им стали часто звонить...
Как-то Виктор Григорьевич Финк взял трубку. Нетерпеливый женский голос сказал:
- Попрошу к аппарату жену писателя Финка.
- Ее нет дома.
- А кто со мною говорит?
- С вами говорит муж жены писателя Финка.
Перед войною в Художественном театре с огромным успехом шел спектакль "Анна Каренина". Литератор по имени Илья Рубинштейн поспешил сделать свою инсценировку романа для маленьких провинциальных театров, сократив число действующих лиц до минимума. И его пьеса в провинции пошла. В отдел распространения драматических произведений посыпались телеграммы:
"Вышлите Анну Каренину Рубинштейна".
Кто-то из литераторов посетовал:
- Как это можно даже произнести "Анна Каренина" Рубинштейна?! Ему отвечали:
- Все зависит от того, какой Рубинштейн. Когда говорят - "Демон" Рубинштейна - это не вызывает у вас протеста?..
В те годы одним из секретарей Союза писателей стал литературовед К. Про него И. И. Юзовский говорил:
- Это один из тех евреев, которых Гитлер специально засылает в Россию для возбуждения антисемитизма.