– О! – Он почесал щетину под подбородком. – Ладно.
Я наблюдал за баром, отсчитывая уже вторую минуту. И все же никто не вошел и не вышел.
Зазвонил мой мобильный телефон, мы с Филом так резко повернули головы, что стукнулись о крышу.
– Господи, – сказал Фил.
Я включил телефон.
– Алло.
– Патрик, это Девин. Где ты?
– В своей машине. Что случилось?
– Только что беседовал с Эрдхемом из ФБР. Он получил пробные отпечатки с паркетной доски в твоем доме, где был спрятан один из жучков.
– И? – Кислород, циркулирующий по моему телу, замедлился почти до полной остановки.
– Это Глинн, Патрик. Джерри Глинн.
Я смотрел в запотевшее стекло и едва различал контуры бара, но тут вдруг отчетливо ощутил страх, какого не испытывал ни разу в жизни.
– Патрик? Ты на месте?
– Да. Послушай, Девин, я нахожусь сейчас у бара Джерри.
– Что ты сказал?
– Ты меня слышал. Я пришел к тому же выводу час назад.
– Нет, Патрик! Уезжай оттуда. Сию минуту. Не мешкай, черт возьми. Уезжай.
Я хотел бы. Видит бог, хотел бы.
Но вдруг Джерри сейчас дома и пакует сумку с ножами для колки льда и острыми лезвиями, готовясь к охоте на новых жертв…
– Не могу, Дев. Если он куда‑то отправится, я последую за ним.
– Нет, нет и нет. Нет, Патрик. Слышишь? Убирайся оттуда ко всем чертям.
– Не могу, Дев.
– Черт! – Слышно было, он обо что‑то ударился. – Ладно, выезжаю к тебе с подмогой. Понял? Сиди тихо, мы будем минут через пятнадцать. Если он выйдет, звони по этому номеру.
Он дал номер, и я нацарапал его на обратной стороне щитка.
– Поспеши, – сказал я.
– Уже бегу. – Он повесил трубку.
Я посмотрел на Фила.
– Все верно, это Джерри.
Фил смотрел на телефон в моей руке, и лицо его выражало отвращение и отчаяние одновременно.
– Помощь уже в пути? – спросил он.
– Уже в пути.
Стекла окон запотели снова, и я, вытирая свое, заметил уголком глаза что‑то темное возле задней двери.
Затем дверь распахнулась, и Джерри Глинн, вскочив в машину, обнял меня мокрыми руками.
– Как жизнь, ребята? – спросил Джерри.
Рука Фила скользнула под куртку, но я взглядом приказал ему не вытаскивать пушку в машине.
– Хорошо, Джерри, – сказал я.
Мы встретились с ним глазами в зеркале, и его взгляд был таким добрым, немного смешливым.
Его мощные руки похлопали меня по груди.
– Напугал вас?
– О, да, – сказал я.
Он хихикнул.
– Простите. Увидел вас здесь и подумал: «И почему это Патрик и Фил сидят в машине на Дорчестер‑авеню в полпервого ночи, да еще и во время бури?»
– Просто болтали, Джер, – сказал Фил, пытаясь придать своему голосу небрежный тон, но результат получился обратный.
– О, – проговорил Джерри. – Понятно. Вот только ночь для этого чертовски не подходящая.
Я посмотрел на мокрые рыжие волосинки на его мощных предплечьях.
– Похоже, я нравлюсь тебе? – сказал я.
Джерри прищурился, глядя на меня в зеркало, затем опустил взгляд на свои руки.
– О, Господи. – Он убрал руки. – Пустяки. Забыл, что я мокрый.
– Ваш бар сегодня не работает? – спросил Фил.
– Что? Нет. Нет. – Он уперся руками в спинки наших кресел и просунул голову между двумя подголовниками.
– В данный момент бар закрыт. Я подумал: ну, кто в такую погоду захочет вылезать из дома?
– Плохо, – сказал Фил и кашлянул, но получилось нечто похожее на кудахтанье. – Неплохо бы выпить в такую ночь.
Я уставился на руль, чтобы скрыть свою ярость. Фил, думал я, как ты мог такое сказать?
– Для друзей бар всегда открыт, – радостным голосом сказал Джерри, хлопая нас по плечам. – Да, сэр. Нет проблем.
Я сказал:
– Даже не знаю, Джер. Вообще‑то поздновато…
– За мой счет, – настаивал Джерри. – Бесплатно, друзья. «Немного поздновато», – сказал он и подтолкнул локтем Фила. – Что это с ним?
– Ну…
– Пошли. Пошли. По стаканчику.
Он выпрыгнул из машины и открыл мою дверь раньше, чем я успел дотянуться до ручки. Фил посмотрел на меня, его взгляд говорил: «Что же мы делаем?» Сквозь открытую дверь мое лицо и шею поливал дождь.
Джерри заглянул в машину.
– Пошли, ребята. Хотите, чтобы я утонул?
Джерри держал руки в карманах своей утепленной куртки с капюшоном, и когда, добежав до двери бара, он стал открывать ее ключом, то вытащил только правую руку. В темноте под проливным дождем и ветром я не мог определить, было ли у него оружие, поэтому не стал доставать свое, а тем более производить арест гражданина на улице, имея поддержку лишь в лице нервного штатского.
Джерри открыл дверь и жестом предложил нам войти.
Тусклые желтые лампы освещали только бар, остальная часть помещения была погружена в темноту. Игорный зал, прилегающий к бару, напоминал черную яму.
– И где же моя любимая собака? – спросил я.
– Пэттон? Где‑то наверху, в квартире, спит и видит свои собачьи сны. – Джерри задвинул дверную задвижку, что заставило нас с Филом оглянуться.
Он улыбнулся.
– Нечего тут делать всяким пьяницам, еще устроят дебош за то, что рано закрылся.
– Конечно, это ни к чему, – заметил Фил и рассмеялся каким‑то идиотским смехом.
Джерри одарил его насмешливым взглядом, затем посмотрел на меня.
Я пожал плечами.
– Мы оба почти не спали, Джерри.
Его лицо тут же обрело выражение глубочайшего сочувствия.
– Чуть не забыл! Господи. Ведь Энджи была ранена прошлой ночью, так?
– Да, – сказал Фил, и на этот раз его голос прозвучал слишком твердо.
Джерри пошел за стойку.
– Вот беда. Но с ней все обойдется?
– Да, все нормально, – сказал я.
– Садитесь, садитесь, – сказал Джерри и полез в холодильник. Стоя к нам спиной, он сказал: – Энджи, она ведь особенная. Вы это знаете?
Когда мы уселись, он поставил на стол две бутылки пива. Я снял куртку и попытался принять естественный вид, стряхнув с рук капли дождя.
– Да, – сказал я. – Она такая.
Хмурясь, Джерри откупорил бутылки.
– Она… как бы это сказать, в этом городе время от времени рождается кто‑то совершенно уникальный. Полный воодушевления и жизни. Энджи как раз из них. Я скорей бы умер сам, чем позволил кому‑то причинить вред такой девушке.
Фил так сильно сжал свою бутылку пива, что я испугался, не треснет ли она.
– Спасибо, Джерри, – сказал я. – С ней все будет хорошо.
– Ну, за это стоит выпить. – Он налил в бокал пива и поднял его. – За выздоровление Энджи.
Мы опорожнили бутылки в стаканы и выпили.
– А с тобой‑то все в порядке, Патрик? – спросил Джерри. – Слышал, ты был в самой гуще перестрелки.