.. Что со мной?
- Молчите,молчите,-прошептала она повелительно и,пожалуй,даже
ласково. - Ни слова по-русски. Если хотите жить, молчите. Позже я объясню...
Номнеисамомунехотелосьговорить:такябылслаб.Голова
закружилась опять, и я закрыл глаза, а когда открыл снова, незнакомки уже не
было.Ястал медленно приходить всебя ивсматриваться вто,чтоменя
окружало.
Бело исветло.Янаходился в больничной палате.Да,несомненно,я
находился в больнице.Белые стены,белые столики,никелированные кровати.
Два больших окна,из которых льется ослепительный золотистый летний свет. В
палате всего три койки.Наодной из них,уокна,лежу я,на другой,в
стороне от меня,у дверей,еще какой-то больной, третья, у противоположной
стены, пустая.
Ивдруг я сразу вспоминаю все,-наконец-то я совершенно очнулся!-
весь этот странный вечер,непонятные события и недосказанные фразы и точку,
поставленную пулей,направленной вмое сердце...Яс трудом поднял руку,
непослушную,слабую икак будто не принадлежащую мне,и провел ладонью по
груди...
Да, грудь забинтована, в меня действительно стреляли.
Сколько времени лежуявэтой больнице ипочему здесь находится эта
женщина?
- Товарищ...-позвал я больного, лежащего возле дверей, но он мне не
ответил, даже не пошевелился. Позже я узнал, что он, к моему счастью, просто
не слышал, не мог слышать мой зов.
Вэто время послышались голоса,двери распахнулись,и в палату вошло
много людей, все они были в белых халатах и в белых шапочках, и я сообразил,
что это врачебный обход.
Вошедшие были в хорошем настроении, смеялись и обменивались шутками, но
почему-товсеговорили по-немецки.Прежде всего ониподошли кбольному,
который лежал около дверей.Один из вошедших,молодой приземистый толстяк,
быстро заговорил,яструдом разбирал его речь.Видимо,он докладывал о
состоянии больного. В группе выделялся другой человек, долговязый и какой-то
очень сухой, почти старик, с надменной, высоко поднятой птичьей головкой; он
был центром группы, все остальные - и это было заметно - были подчиненными.
- Господин профессор, господин профессор, - то и дело титуловал старика
толстяк, обращаясь к нему и что-то рассказывая о больном.
- Очень хорошо, - сердито произнес старик и, внезапно оборвав толстяка,
поднял вверххудую,жилистую руку,показал своим спутникам четыре длинных
растопыренных пальца и деловито перечислил: - Один, два, три, четыре... Все!
Только спустя четыре дняяпонял,чтохотел сказать этим старик,и
преисполнился к нему уважением.
Затем старик повернулся вмою сторону,и все подошли ко мне.На этот
раз заговорил нетолстяк,атасамая таинственная женщина,которая была
виновницей моегопребывания вэтойпалатеивсесбольшейибольшей
очевидностью начинала играть какую-то роль в моей судьбе.
Она, как и другие,
была в белом халате, и голова ее была повязана белой косынкой. Не знаю уж, в
качестве кого выступала она здесь,но вела она себя среди всех этих медиков
совершенно свободно.
Она указала на меня.
- Это, господин профессор, ваше достижение...
Онаотличноговорила по-немецки,ияхорошоеепонимал.Старик,
которого все называли профессором,снисходительно улыбнулся - не знаю, тому
ли,что он действительно чего-то достиг,или просто женщине, одарившей его
таким комплиментом.
- Да,в этом случае, - как бы отщелкал своим сухим языком профессор, -
все идет отлично.
- Оночнулсясегодняутром,-продолжаланезнакомка.-Пытался
разговаривать, но я остановила, он еще слаб, и будет лучше...
- О, вы отличная сиделка! - похвалил ее профессор с любезной улыбкой, с
какой не обращался ни к кому из присутствующих.-Будем надеяться, что под
вашим наблюдением ничто не помешает господину... господину...
Профессор запнулся.
- Господину Августу Берзиню, - торопливо подсказала незнакомка. - Вы же
знаете...
- ГосподинуАвгустуБерзиню...-аккуратноповторилпрофессори
многозначительно ейкивнул.-Никакие силы не помешают ему скоро стать на
ноги.
Он склонился ко мне, оттянул мои нижние веки и посмотрел мне в глаза.
- Молодость!-добавил он с добродушной снисходительностью.- Будь у
него явления склероза, я бы не дал за его жизнь и пфеннига.
Снекоторойдажедоброжелательностью онпритронулся кмоемуплечу
своими длинными осторожными пальцами.
- Вы-яэточитаю вваших глазах -инесобирались умирать,-
неожиданно произнес онпо-английски ивдруг процитировал Шекспира:"Трусы
умирают в своей жизни много раз, а храбрый человек умирает только однажды".
Это была похвала,я не понял,почему он отнес ее ко мне,но в данную
минуту меня гораздо больше интересовало,чтопроисходит сомной игдея
нахожусь.
Затемпрофессор повернулся ижуравлиной походкой,несгибаяногв
коленях,пошел прочь из палаты.Все, в том числе и моя незнакомка, гуськом
потянулись за ним.
Яопять остался один иподумал:не брежу ли я?Почему меня,Андрея
СеменовичаМакарова,называютАвгустомБерзинем?Какимэтообразомя
превратился в латыша?Почему меня лечат врачи, говорящие на немецком языке?
Гдеянахожусь?Почему замной ухаживает женщина,которая пыталась меня
убить?
Все эти иеще десятки других вопросов возникали в моем сознании,но я
не находил на них ответа.Яломал себе голову,и наконец меня осенило:я
похищен! Да, такое предположение было весьма вероятно...
Офицер моего положения знает,конечно, очень много: сведения, которыми
яобладал,немогут не интересовать генеральные штабы иностранных держав;
чья-нибудь отчаянно смелая ибезрассудная разведка могла пойти наподобную
авантюру.