Смелая потому, что похищение советского офицера в его собственной
стране сопряжено сотчаянным риском,а безрассудная потому,что нельзя же
мерить советских людей на свой, капиталистический аршин...
Инесмотря навсю невероятность такого случая,япочти утвердился в
подобном предположении.Да,меня похитили,говорил я себе; эта женщина не
намереваласьменяубить,онатолькохотелалишитьменявозможности
сопротивляться... И затем я сам себя спрашивал: где же я нахожусь? У немцев?
Да,вероятнее всего,что у немцев.Но на что они рассчитывают?Никогда и
ничего они от меня не узнают,вэтом яне сомневался.Но почему втаком
случае яАвгуст Берзинь?Еслиимнужно быломеня похитить,такименно
потому,что я майор Макаров, штабной советский офицер, а не неизвестный мне
самому какой-тогосподин Берзинь!Ипочему мне нельзя говорить по-русски?
Почему этаженщина ведет себя так,точно пытается меня откого-тоили от
чего-то укрыть?Наконец, на что намекает этот долговязый немецкий профессор
своими английскими фразами?
Ярешительно терялся всвоих предположениях.Во всяком случае,ясно
было одно: я нахожусь не в своем, не в советском госпитале.
Втечение дня впалату не раз заходили санитары и медицинские сестры,
оказывали мне разные услуги,приносили еду, интересовались, не нужно ли мне
чего.Большинство изних обращалось ко мне по-немецки,некоторые говорили
по-латышски.Но я,памятуя данный мне утром совет,отвечал на все вопросы
только легкими движениями головы.
Подвечер комне зашла моя незнакомка.Она села возле койки,слегка
улыбнулась ипогладила моюруку.Оназаговорила сомнойпо-английски и
шепотом,такчто,еслизадверью иподслушивали,никтоничего быне
разобрал.
- Терпение,прежде всего терпение,ивывсе узнаете,-мягко,но
настойчивосказалаона.-ПокачтовыАвгустБерзинь,выговорите
по-немецки,по-английски,по-латышски,итолько по-русски вам не следует
говорить,вы вообще должны забыть отом,что вы русский.Позже я вам все
объясню.
Я принялся ее расспрашивать, но мало что узнал из ее ответов.
- Где я?
- В немецком госпитале.
- А что все это значит?
- Узнаете.
- А сами вы кто?
Она усмехнулась.
- Не помните?Я уже вам говорила.-Подумала и добавила: - Полностью
меня зовут Софья Викентьевна Янковская,имы давно с вами знакомы,это вы
должны помнить. - Она встала и заговорщически приложила палец к своим губам.
- Поправляйтесь, помните мои советы, и все будет хорошо.
Она ушла и не показывалась целых два дня, в течение которых меня мучили
всякогородадогадкиипредположения,поканаконец,прислушиваяськ
разговорам окружающих итщательно взвешивая каждое услышанное слово,яне
догадался о том, что произошло.
Она ушла и не показывалась целых два дня, в течение которых меня мучили
всякогородадогадкиипредположения,поканаконец,прислушиваяськ
разговорам окружающих итщательно взвешивая каждое услышанное слово,яне
догадался о том, что произошло.
Постепенно я набрался сил,смог поглядеть в окно, и версия о похищении
отпала:япо-прежнему находился вРиге,улица,на которую выходили окна
госпиталя,была мне хорошо знакома.За те дни,что ялежал без сознания,
произошлонечтогораздоболеестрашное,чемеслибыябылпохищен
какими-нибудьдерзкимиразведчиками.ГитлеровскаяГерманиянапалана
Советский Союз,аянаходился вРиге,да,все в той же самой Риге,но
оккупированной немецкими войсками. Немцы заняли город в первые же дни своего
наступления и являлись теперь в нем хозяевами.
На койке у дверей лежал какой-то их ас,подбитый нашими летчиками;он
неудачно приземлился где-то впредместьях Риги и теперь умирал в госпитале.
Надоотдатьсправедливость,ухаживалионизасвоимасомсбольшой
заботливостью,всячески стараясь облегчить ему последние минуты.Но почему
онитакжевнимательно ухаживаютзапленнымрусскимофицером-ведь
фактически я находился у них в плену,-этого я попять не мог.Впрочем, я
тут жевспоминал,что я-это нея,что меня теперь почему-то называют
АвгустомБерзинем,иопятьпереставалчто-либопонимать.Приходилось
выжидать,выжидать тоговремени,когда яоправлюсь,всеузнаю исмогу
что-либо предпринять.
На третий день после того, как я пришел в сознание, в коридоре возникла
какая-то суета,впалату внесли носилки сновым больным и положили его на
свободную третью койку.Ячувствовал себяужемноголучше ипринялся с
интересомрассматриватьновогососеда.Этобылпожилоймужчинас
забинтованной грудью,по всей видимости, тяжелораненый. Вначале он произвел
наменяблагоприятное впечатление.Добродушное лицо,умныесерые глаза,
седые виски,суховатые губы;навидемуможно было дать лет сорок пять;
человек, в общем, как человек...
Но как же скоро я его возненавидел!
Черезнесколько часовпосле появления этого больного впалату пришли
дванемецких офицера вчерныхгестаповских мундирах,поверх которых были
небрежно накинуты белые медицинские халаты;один изних был майор,другой
лейтенант.Офицеры искосапоглядели наменяиостановились передновым
больным.
- Хайль Гитлер! - приветствовал майор больного.
- Хайль,-отозвался тотслабымголосом,однакозаметностараясь
говорить как можно бодрее.
Санитарывнеслидвастулаинебольшойстоликсписьменными
принадлежностями, и офицеры тотчас приступили к допросу.