Я рассматривал
Янковскую. Было в ней что-то неуловимое и необъяснимое, чего я не встречал и
не замечал в других женщинах, у меня было такое ощущение, точно она, подобно
осьминогу, все время водила вокруг себя незримыми щупальцами.
- Вы знали когда-нибудь настоящую любовь?- внезапно спросила она меня
по-английски.Здесь,вгоспитале,она предпочитала разговаривать со мной
по-английски.
- Конечно,-сказал я.- Какой же мужчина в мои годы... Мне тридцать
лет, меня ждет невеста...
- Нет,яговорю не одобропорядочной,обычной любви,-настойчиво
перебила меня Янковская.-Любили ливыкогда-нибудь женщину так,чтобы
забыть разум, честь, совесть...
Мне подумалось,что она затевает со мной игру,вкоторой я неминуемо
должен пасть ее жертвой...
Однако ее не следовало разочаровывать.
- Не знаю,- неуверенно произнес я. - Вероятно, нет, я еще не встречал
такой женщины...
Я подумал: нельзя ли будет бежать с ее помощью...
- Авымоглибыменяполюбить?-шепотомспросила онавдругс
неожиданной откровенностью. - Забыть все, если бы и я согласилась для вас...
Я повернул голову в сторону Гашке.
Он сопел, должно быть, он спал.
- Он спит, - небрежно сказала Янковская. - Да он и не понимает...
- Как знать,- недоверчиво ответил я и, желая выгадать время, добавил:
- Мы еще поговорим...
- Настоящие мужчинынераздумывают,когдаженщины задаютимтакие
вопросы, - недовольно произнесла Янковская.
- У меня еще не прошла лихорадка, - тихо ответил я. - Кроме того, здесь
темно, и я не вижу, не смеетесь ли вы...
- Вы правы, - сказала Янковская. - Сумерки сродни лихорадке.
Она встала, подошла к двери и зажгла свет.
- Вы спите? - громко спросила она по-немецки, обращаясь к Гашке.
- Нет, - отозвался тот. - Мы еще не ужинали.
Янковская усмехнулась,досталаизкарманахалатаплиткушоколада,
разломила ее и дала каждому из нас по половинке.
- Спасибо, - поблагодарил Гашке и тут же принялся за шоколад.
- А что же вы? - спросила меня Янковская.
Я покачал головой.
- Мне не хочется сладкого.
Янковская внимательно посмотрела мне в глаза.
- Ничего,вамзахочется ещесладкого,-сказала она икивнула нам
обоим. - Поправляйтесь...
И, не прощаясь, ушла из палаты.
- Такие бабы, - одобрительно сказал Гашке, - вкуснее всякого шоколада.
УтромгестаповскиймайорпришелкГашкебезсвоегопомощника:
записывать было уже нечего.
Майор сел против Гашке.
- Как вы себя чувствуете? - спросил майор.
- Отлично, - сказал Гашке.
- Вы счастливо отделались, - сказал майор.
- Меня сохранили бог и фюрер, - ответил Гашке.
- А что вы собираетесь делать дальше? - спросил майор.
- Все, что мне прикажут фюрер и вы, господин майор, - ответил Гашке.
Майор помолчал.
- Вот что,-сказал онзатем.-Мыподумали овас,мы дадим вам
возможность проявить себя настоящим немцем...
Оннарисовал перед Гашке блестящие перспективы.ХотяГашке родился и
вырос в России,он проявил себя сознательным немцем.Гестапо ему доверяет.
Его решили оставить в Риге в качестве переводчика при гестапо. Для начала он
получит звание ефрейтора, остальное зависит от него самого.
Я тут же подумал: стоит Гашке попасть в гестапо, он себя там проявит!
- Что выскажете намое предложение?-спросил майор.-Мы вас не
торопим, можете подумать...
- Мне не очем думать,господин майор,-твердо сказал Гашке.-Я
благодарен за доверие и сумею его оправдать.
Майор улыбнулся и покровительственно похлопал Гашке по плечу.
- Явваснесомневался.Как только вас выпишут изгоспиталя,вы
явитесь в гестапо.
Гашке проводил своего будущего начальника и немедленно завалился спать,
а я...
Ядумал и час,и два,и три.Гашке безмятежно спал,а я все думал,
думал...
Что мне делать?
Бежать!Разумеется,бежать.Пробраться к своим. Это, конечно, не так
просто,ноэтоединственныйвыходизположения.Выйтиизгоспиталя,
набраться сил ибежать.Умирать яне собирался,но если придется,решил
отдать свою жизнь подороже.
Потом в поле моих размышлений попал Гашке.Этого надлежало уничтожить.
Он уже достоин казни за свое предательство,ав гестапо он будет стараться
выслужиться... Но как его убить? Я вспомнил какую-то книгу, где описывалось,
как в концентрационных лагерях расправлялись с провокаторами. Набрасывали на
голову подушку и держали до тех пор, пока провокатор не задохнется.
Я приговорил Гашке к смерти и успокоился.
Вскоре он проснулся. Так как я разговаривал с ним неохотно, он принялся
напевать..."Катюшу"!Перебежчик напевал нашу добрую советскую песню.Это
было столь цинично, что я охотно заткнул бы ему глотку!
Наступил вечер.Принесли ужин,мы поели, посуду унесли, и мы остались
одни. Гашке вздохнул.
- Интересно, что делается сейчас там? - туманно выразился он, обращаясь
куда-то в пространство.
"Завтра тыужничем не будешь интересоваться",-мысленно ответил я
ему, но вслух не произнес ничего.
Потом он стал укладываться, он вообще много спал, и я тоже отвернулся к
стенке, делая вид, будто засыпаю.
- Что-то хочется пить,-громко сказал я,если бы Гашке не спал,он
обязательно бы отозвался.
Гашке не отозвался.
Тогда я встал и выключил свет,чтобы кто-нибудь,проходя мимо палаты,
случайно не заметил,что в ней происходит.