Я сказал ей, чтоб она и думать об этом не смела. Так как ты женат.
– Я не женат.
– Знаю.
– Тогда зачем соврал?
Я выехал на оживленную магистраль.
– Ты хотел, чтобы она тебе любовные записки присылала в ФБР?
– Теперь понял. Что она говорила про Фрици?
– Разве она знает Фрици?
Кениг посмотрел на меня как на больного.
– За его спиной многие о нем болтают.
– И что болтают?
– Сплетни.
– Что за сплетни?
– Грязные.
– Например?
– Например, что, работая в Отделе по борьбе с наркотиками и проституцией, он подцепил сифилис, переспав с проституткой. Что потом месяц лечился. Что из‑за этого его и перевели на Центральный участок. В общем, всякие грязные сплетни. Даже похуже того, что я рассказал.
У меня по спине пробежал холодок. Свернув на Чероки, я спросил:
– Похуже?
Кениг придвинулся ближе.
– Разводишь меня, Блайкерт? Ищешь компромат на Фрици?
– Нет. Просто любопытно.
– Любопытство сгубило кошку. Помни эту пословицу.
– Обязательно. Как ты сдал свой экзамен на сержанта?
– Не знаю.
– То есть?
– За меня сдавал Фрици. Помни пословицу про кошку, Блайкерт. Я не желаю, чтобы кто‑то плел про моего напарника всякие гадости.
Впереди показался большой многоквартирный дом под номером 1842. Я подъехал к нему и припарковался. Выйдя из машины и бросив: «Надо поработать языком», я двинулся прямиком в холл здания.
В списке жильцов, висевшем на стене, были фамилии десяти человек, в том числе С. Сандон, но жилицы по имени Линда Мартин, проживающей в квартире 604, там не значилось. Поднявшись на шестой этаж, я прошел по коридору, в котором чувствовался легкий запах марихуаны, и, дойдя до нужной двери, постучал.
В квартире замолкла музыка, дверь открылась, и на пороге появилась довольно молодая женщина в блестящем египетском одеянии и со шляпой из папье‑маше в руке. Она спросила:
– Вы водитель из РКО?
Я ответил:
– Полиция.
Дверь тут же захлопнулась перед моим носом. Я услышал шум сливного бачка в туалете. Девушка вернулась минуту спустя, но войти не пригласила, и я вошел сам. В гостиной были высокие потолки и сводчатые перекрытия. Вдоль стен стояли койки с наспех заправленными постелями. Из открытого стенного шкафа вывалились несколько чемоданов и саквояж. Между кроватями стоял столик, покрытый линолеумом, на нем – набор косметики и несколько зеркалец. На потрескавшемся полу была рассыпана пудра и румяна.
– Вы по поводу тех штрафов за нарушения правил, которые я не заплатила? Послушайте, у меня еще три дня съемок в «Проклятии мумии» на РКО. Когда они мне заплатят, я пришлю вам чек. Хорошо?
Я сказал:
– Это по поводу Элизабет Шорт. Мисс...
Она изобразила удивление:
– Сэддон. Шерил, с одним "л", Сэддон. Послушайте, сегодня утром я уже разговаривала с полицейским. Сержант, не помню фамилию, он еще сильно заикается. Он задал мне тысячу вопросов про Бетти и ее приятелей, и я уже тысячу раз сказала ему, что здесь ночует уйма девушек и к ним приходит уйма парней, но большинство из них приходят на одну ночь. Я рассказала ему, что Бетти жила здесь с ноября по декабрь, платила доллар в день, как все, и что я не помню имен ее кавалеров. А теперь я могу идти? Грузовик должен вот‑вот подъехать, а мне очень нужна эта работа.
В своем тяжелом костюме она едва дышала и истекала потом. Я показал на пустую кровать.
– Садитесь и отвечайте на мои вопросы, или я арестую вас за марихуану, которую вы спустили в туалет.
«Клеопатра на час» повиновалась, бросив на меня взгляд, который испепелил бы и Юлия Цезаря.
– Первый вопрос. Живет ли здесь некая Линда Мартин?
Шерил Сэддон взяла лежавшую на кровати пачку «Олд Голдс» и закурила.
– Я уже рассказывала сержанту‑заике. Бетти пару раз упоминала о какой‑то Линде Мартин. Она жила с ней в другом месте, на Де Лонгпре и Оранж. И знаете, прежде чем арестовать кого‑то, у вас должны быть улики.
Я достал ручку и блокнот.
– Что вы скажете про врагов Бетти? Про угрозы в ее адрес?
– Проблема Бетти заключалась не в том, что у нее были враги, а в том, что у нее было слишком много друзей, ну, вы понимаете. Вы понимаете? Не подружек, а друзей.
– Умная девочка. Кто‑нибудь из них когда‑нибудь ей угрожал?
– Я не знаю. Послушайте, а нельзя ли ускорить процесс?
– Успокойтесь. Где Бетти работала, когда жила здесь?
Шерил Сэддон фыркнула:
– Ну, вы насмешили. Бетти нигде не работала. Она сшибала мелочь у соседок и раскручивала старичков на Бульваре. Иногда она пропадала дня на два‑три, а потом появлялась с деньгами и рассказывала истории про то, где она их достала. Она была такая врушка, что никто не верил ни одному ее слову.
– Расскажите мне про эти истории. И про врушку тоже.
Шерил затушила сигарету и зажгла новую. Какое‑то время она молча курила, и я понимал, что актерская часть ее натуры не прочь спародировать Бетти Шорт.
Наконец она сказала:
– Вы читали в газетах про Черную Орхидею?
– Да.
– В общем, у Бетти был такой бзик – всегда одеваться в черное. Таким нарядом она хотела произвести впечатление на кастингах, куда ходила вместе с другими девочками. Правда, это случалось нечасто, потому что она любила спать до обеда. Иногда она давала этому другое объяснение, говоря, что носит черное в знак траура по умершему отцу или по погибшим на фронте солдатам. А уже на следующий день говорила, что ее отец жив. Когда она исчезала на пару дней, а потом возвращалась с бабками, то одной девочке она говорила, что умер ее дядя и оставил ей наследство, другой – что она выиграла деньги в покер в Гарденс. Она всем врала, что замужем за героем войны, только у героя всякий раз менялась фамилия. Теперь представляете картину?
Я ответил:
– Отчетливо. Давайте сменим тему.
– Отлично. Как насчет международных кредитов?
– Как насчет кино? Вы, девчонки, все стараетесь туда попасть, верно?
Шерил обвела меня взглядом роковой женщины.
– Я уже попала. Я снималась в «Женщине‑пантере», «Нападении призрака» и «Сладкой ягоде».
– Мои поздравления. А Бетти когда‑нибудь снималась?
– Может быть. Может быть, один раз, а может, и нет. Она была такая лгунья.
– Продолжайте.
– Где‑то на День благодарения девчонки, скинувшись, устроили на шестом этаже праздничный ужин, и Бетти, у которой тогда водились деньги, купила целых два ящика пива. Она хвасталась, что снялась в фильме, и показывала всем театральный бинокль, который ей якобы подарил директор картины. У многих девочек были дешевые бинокли, подаренные киношниками, но у Бетти был дорогой, на цепочке, с бархатным футлярчиком. Помню, у нее тогда глаза от счастья блестели, и она говорила, наконец‑то наступила светлая полоса в жизни.
– Она сказала, как называется картина?
Шерил отрицательно покачала головой.
– Упоминала какие‑то имена в связи с этим фильмом?
– Если и упоминала, то я не помню.
Я осмотрел комнату и, насчитав двенадцать кроватей по доллару за ночь, подумал о небедной жизни домовладельца. После чего спросил:
– Вы знаете, что такое – постель продюсера?
Ее глаза зажглись презрением.
– Это не про меня, парнишка.