Естественная убыль - Лаврова Ольга 5 стр.

Если б историю удалось раскру­тить, железнодорожники получили бы нокаут.

Мельком он доложил начальнику милиции (железнодорожнику): дескать, поступил такой странный сигнал – и бегом с пятого этажа. Встревоженный начальник глянул ненароком в окно, видит – обэхаэсник садится в машину.

– Куда поехал? – выскочил в приемную.

– В город, в ОБХСС, – ответила секретарша.

– Мать-перемать! – начальник ухватил китель и ши­нель и скатился кубарем по той же лестнице старинного здания без лифта напротив метро «Краснопресненская».

Комиссар милиции – который смахивал на сурового матроса – выслушал сообщение о Дринке и Финке с большим вниманием. (Был он ярый враг коррупции, что через некоторое время ему отлилось: начал интересовать­ся порядком распределения квартир Моссоветом – и тотчас отстранили от должности).

Конечно, персона типа Галушко почиталась в начале 60-х неприкосновенной, но комиссар решительно под­нял телефонную трубку:

– У меня начальник ОБХСС Куйбышевского района. Острый сигнал.

– Знаю, – ответил шеф Петровки. – Мне как раз докладывают. Заходите.

Чудом спасся начальник раймилиции, не зря одевал­ся уже в мчавшейся машине. Успел с обэхаэсником нозд­ря в ноздрю.

Вечером к Галушко, выходившему с работы, прибли­зились три фигуры.

– Вас немедленно просит прокурор города!

Струхнул секретарь: 60 тысяч топорщились в его кар­манах. Как сотрудники органов сумели ему внушить со­мнение в надежности служебного сейфа, осталось тайной. Но действовали они дальновидно, санкции на обыск в кабинете им бы не получить ни в жизнь. А «прокурор просит» – допустимо. Понадеялся секретарь, что высокий пост обезопасит, поехал на Пятницкую. А там и говорят:

– Извольте показать, что в карманах.

Ход, рассчитанный на внезапность, – обыскивать Га­лушко не рискнули бы. Он растерялся и выложил кипы денег.

– Поясните их происхождение.

Галушко стал каяться. Полагал, что отделается отстав­кой. Вместо этого прямиком повезли в тюрягу. Туда же водворили Дринка и Финка.

В такой ситуации и возник Рябинкин в небесно-голубом костюме. Женам Дринка и Финка он заявил, что могущественные друзья за 60 тысяч (навязчивая сумма!) закроют дело, потому что руководство не желает сканда­ла из-за ареста секретаря райкома. Жены поверили и раскошелились. Дальше Рябинкин разыграл историю, что 60 тысяч его вынудил отдать майор с Петровки, который каким-то образом обо всем проведал. Женам было пред­ложено готовить новую порцию денег. Те посулились, но не поверили и донесли. Так Рябинкин и подзалетел.

Дома у него Знаменский нашел странный набор, достойный Остапа Бендера: папки с копиями различных юридических документов (постановления о прекращении дел, обвинительные заключения и т. д.). Человек явно занимался составлением досье на крупных дельцов – уже осужденных и гуляющих на свободе. Не забыты были в архиве и Дринк с Финком.

Содержимое этих папок Фрайер тщательно сверил с протоколом обыска. И утащил, оставив по себе некое облачко тухлятины. Чем-то оно приводило на память инцидент с «аферистом» Капустиным. Впрочем, задело Знаменского слабее, и он долго о Фрайере не думал.

Только года три спустя разразился гром. Похватали в полном составе следственный отдел Московской област­ной прокуратуры. Потом обнаружились и ответвления.

Главная банда, базировавшаяся в прелестном старин­ном особняке на Тверском бульваре, орудовала бесцере­монно. Наемные сыщики изыскивали компрометирую­щие материалы на денежных тузов. На основании их в облпрокуратуре создавали пухлые тома якобы ведущихся уголовных дел.

Подшивались показания ложных свидете­лей, многостраничные «заключения» бухгалтерских или строительных экспертов и прочая липа, которая местами соответствовала правде (сыщики не напрасно кушали хлеб с маслицем). Тут в «делах» были закладочки, дабы знать, что оглашать.

Намеченную жертву официально призывали на рас­праву. Жестко, напористо допрашивали, требуя призна­ния. А затем неожиданно предлагали: нам – огромный куш, тебе – шагай на все четыре стороны. Не веришь? Айда со мной, поверишь.

И следователь (обязательно в форме) вел «обвиняе­мого» в покои с табличкой «Начальник следственного отдела». Покои были роскошные, с камином, где на этот случай невзирая на погоду пылал огонь. За необъятным резным столом восседал внушительный дядя (тоже в форме).

– Петр Петрович, – почтительно рапортовал следо­ватель, – сопротивляется дуралей.

– Что ж ты, братец, – укоризненно басил дядя. – Сколько тебе сказано? Сто двадцать кусков? Вот и неси. Принесешь – можешь свое дело хоть у меня в камине сжечь.

– Да я… да вы… да больно дорого…

– Доложи дело, – командовал начальник.

Следователь, прыгая по правдивым местам, демонст­рировал, что «нам все известно», после чего разыгрывал­ся «добивающий номер». Начальник распоряжался по селектору: «Всех ко мне!» Кабинет заполняли упитанные молодые люди (в форме же). Именно контраст сугубой официальности обстановки и одежды с наглостью ноч­ных налетчиков был наиболее впечатляющим средством.

– Вот, – начальник делал широкий жест, – все мои следователи. Честно при них обещаю: платишь – катись. Ребята, скажите ему, разве мы кого обманывали?

– Никогда!! Никого!! – дружно, как на плацу.

У дуралея волосы дыбом. Уже не мекает «да я… да вы». Лишь бы ноги унести, а шерсти клок пропади пропадом! Сделка заключалась, и откупившийся сжигал том I, том II, том III.

Компания в старинном особнячке сложилась не слу­чайно, то была установка свыше – набирать из очень обеспеченных семей. Именовали их – «дети высоток». Подразумевалось, что они не будут хапать, поскольку не нуждаются. Но родительские дотации к их, в общем-то мизерным, зарплатам оказались слабым барьером против постоянных соблазнов. Ведь деньги сулят следователю беспрерывно, если не открытым текстом, то упорными намеками. А чиновничьи отпрыски выросли с представ­лением, что словчить не грех. Готовность на подкуп в умелых руках начальника превратилась в коллективную оголтелость. К их делу была приобщена красноречивая фотография: вся кодла на фоне «Волги», оклеенной сто­рублевками.

Каким образом обладателем кабинета с камином стал отъявленный мафиози? Жена его с давних пор за­ведовала крупнейшей овощной базой – возможно, это проливает свет.

Так или иначе, банда сложилась и увлекла на ту же стезю группу из городской прокуратуры, где фигурирова­ли уже не «сынки», в том числе и некоторые гремевшие асы криминалистики. Например, вместе с «областника­ми» влип легендарный следователь, о ком рассказывали студентам, писали в книжках по соцзаконности.

Взявши себе занюханное дело о самоубийстве немо­лодой одинокой женщины, он проделал чудеса. Нашел всю ее мебель и привез в комнату, где давно поселились другие жильцы. С помощью знакомых погибшей размес­тил мебель так, как размещалась она в день смерти. Нашел у портнихи записи, позволившие точно опреде­лить рост покойной, длину ног ее и рук (тело было кремировано).

И тогда, сведя все воедино, доказал: кто первым вошел в дверь и якобы увидел самоубийцу, лжет! Пове­ситься, влезши на табуретку, поставленную на стол, женщина при ее росте не могла – не дотянулась бы до крюка. Самоубийство оказалось инсценировкой, а свиде­тель – корыстным лиходеем, повесившим свою соседку.

Следователь был фанатик, виртуоз. И он же брал взят­ки с хозяйственников. Такая вот случалась диалектика…

Немудрено, что у Знаменского отняли Рябинкина.