Он где-то здесь - Лаврова Ольга 12 стр.


– Даже если ехать по Киевскому шоссе? И потом свернуть налево? – с расстановкой говорит Знаменс­кий. – Мимо деревни Сосновка?

Чувствуется, что вопросы бьют в цель, но старик крепится.

– Нет, – говорит Щепкин, точно от него и впрямь ждали художественной оценки. – У меня другие эстети­ческие критерии. Я часовщик.

– Но с большим опытом организации всяких артелей и тэ дэ. Не так ли? – наступает Пал Палыч.

То, что Щепкин подчеркнуто пропустил мимо ушей вопрос о дороге мимо Сосновки, лишь подтверждает, что Знаменский и Томин «взяли след».

Упоминание артелей Щепкина не радует.

– Ну и что? – с неприязнью произносит он.

– Констатация характерного факта. Не менее характер­но, что вы проигнорировали мой предыдущий вопрос. Это психологическая ошибка, Алексей Прокопыч. Если б вы не поняли его подоплеку, то непременно задали бы встречный вопрос: при чем тут Киевское шоссе и какая-то деревня?

– Что еще за подоплека? – уже напряженно спраши­вает Щепкин.

– Хотя бы эта! – весело отвечает Знаменский и по­стукивает по столу конвертом с надписью «А. П.». По нему не скажешь, что он выложил последний козырь. Напротив, впечатление, будто в запасе имеется еще не­мало улик против Щепкина.

– Не к лицу нам с вами в кошки-мышки играть, Алексей Прокопыч. Взрослые же люди!

– Считаете, вы меня обложили? – вскипает Щепкин и стукает тростью об пол. – Изобличили? Да чтобы так со мной разговаривать, молодой человек, вам еще носом землю пахать и пахать!.. Минутку, – останавливает он сам себя и щупает пульс. Движение привычное, даже не надо следить по часам, чтобы различить учащенность и пере­бои. Щепкин долго смотрит в окно, отвлекаясь и посте­пенно возвращая себе душевное равновесие.

Знаменский и Томин переглядываются, но не нару­шают молчания.

Оторвавшись наконец от окна, Щепкин возвращается к прерванной фразе, но тон у него теперь спокойный, даже философски-юмористический. Он как бы выверяет его по внутреннему камертону, если реплика не соответ­ствует «стандарту», Щепкин повторяет ее иначе – по­правляет себя.

– Да-а, молодые люди, пахать бы вам и пахать носа­ми… Но – ваше счастье: мне категорически запрещено нервничать. Прописаны положительные эмоции и юмор. Как-никак два инфаркта – это обязывает… Вдруг что-нибудь да и выйдет у двух энергичных молодых людей! – добавляет он спокойно и снисходительно. – Очень вред­но тревожиться. Мой доктор сочинил мудрую присказку на аварийный случай: «На кой бес мне этот стресс». – И он повторяет на разные лады: – «На кой бес мне этот стресс?», «Ну на кой бес мне этот стресс!..» – Щепкин гипнотизирует себя, улыбается и констатирует: – Все в порядке. Итак, по-дружески и по-деловому. Я облегчу жизнь вам, вы – мне. Драгоценный остаток моей жизни.

– Давайте не торговаться! – твердо заявляет Томин. – Неподходящее место.

– Храм правосудия? – Щепкин смеется. – Ах, инс­пектор, вы еще верите в свое дело на земле? Люди всегда будут стараться обойти закон.

– А другие будут за него бороться.

Старик легко соглашается:

– Верно, диалектика жизни. И, смешно, ситуация вынуждает меня вам помочь. Хотя ничего бесспорного против меня нет. Только – подаренный щенок. Пал Палыч, сейчас какое веяние: собачка – смягчающее обсто­ятельство или отягчающее?

– Смягчающее. По крайней мере, с моей точки зрения.

– Вот с этим человеком я буду разговаривать! Так-то, инспектор!

Друзья разыгрывают классический дуэт на допросе: один жесткий, другой мягкий. Мягкий при этом достига­ет большего, чем в одиночку.

– Ближе к делу, а? – предлагает Томин.

– Торопиться тоже вредно! – Щепкин прислушива­ется к произнесенной фразе: не позволил ли себе рассер­диться на нетерпеливого инспектора? – Торопиться вред­но, но и спорить вредно, – рассуждает он.

 – Беда… Так вот, Пал Палыч, очень скромно: я хочу вернуться сегод­ня домой, а в дальнейшем умереть у себя в постели под присмотром любимого доктора. В камере душно, жестко и посторонние люди… За меня: чистосердечное признание, собачка, почтенный возраст, два инфаркта и куча прочих тяжких недугов.

– Приплюсуйте сюда щедрость! – решительно гово­рит Томин.

– То есть?

– Добровольно отдайте незаконно нажитое!

– Почему он такой мелочный? – спрашивает Щеп­кин у Пал Палыча.

– Боюсь, он прав.

– Отдать ни за что ни про что? Помилуйте, это грабеж! Нет-нет! Впрочем… На кой бес? На кой бес… А, будь по-вашему, пропади оно пропадом! – Старику труд­но остаться равнодушным, и он снова устремляет взгляд в окно. – Здоровье всего дороже…

Знаменский прерывает паузу.

– Где можно получить документы о состоянии ваше­го здоровья?

Щепкин достает справки – они предусмотрительно приготовлены и сложены в небольшой изящной папочке.

– Вверху телефоны для проверки, – поясняет он.

Томин заглядывает через плечо Пал Палыча в папку. Брови его ползут на лоб.

– Богатейший ассортимент! И все без липы?

– Увы. Честно приобрел на стезях порока и изли­шеств… Я пожил со смаком, инспектор! – добавляет он, зачеркивая горечь последних слов. – Все имел, всего отведал!

– Доложу прокурору, – говорит Знаменский, кончив проглядывать медицинскую коллекцию Щепкина.

– И объясните: чтобы дать показания, мне нужно дожить до суда. Это и в его интересах.

Пал Палыч убирает в сейф чеканку и папку со справ­ками. Кладет перед собой бланк протокола допроса и берется за авторучку.

– Стол накрыт, признаваться подано! – возглашает Томин.

* * *

После допроса Знаменский и Щепкин едут в машине по Киевскому шоссе. Они на заднем сиденье, рядом с шофером – сотрудник УБХСС Орлов.

– Вредна мне эта поездка, – вздыхает Щепкин. – Никитин человек невыдержанный, могу нарваться на оскорбления. А денежки пока у меня. Нужные сведения у меня. Вы, Пал Палыч, должны меня беречь как зеницу ока. Пушинки сдувать!

– Да-да, – усмехается Знаменский. – «На кой бес…»

Машина проезжает мимо загородного ресторана. Па­мятно Щепкину это нарядное стилизованное здание. Здесь он совращал Артамонова, когда понадобился ему верный человек для шарашки…

…Они сидели тогда вдвоем за столиком – Артамонов лицом к залу, где кроме русской речи слышался и говор интуристов, а в дальнем конце играл оркестр.

Отвлекаясь от разговора со Щепкиным, он осматри­вал пары, направлявшиеся танцевать, убранство и осве­щение зала – все ему было тут в диковинку, вплоть до сервировки и заказанных блюд. Хозяином за ужином был, естественно, Щепкин.

Он только что кончил что-то рассказывать, и с лица Артамонова еще не сошло изумленное выражение.

– Алексей Прокопыч, я не пойму, это, ну… нелегаль­но, что ли?

– Помилуй, Толя, как можно! Все официально офор­млено, средства перечисляются через банк. Гениальная комбинация! Деньги из ничего!

– Да-а… сила… – в голосе Артамонова некоторая неловкость, но вместе с тем и восхищение чужой лов­костью.

– Сила, сила, – оживленно подтвердил Щепкин. – Я, как видишь, и на пенсии не скучаю. Твое здоровье!

Они пили легкое столовое вино и закусывали – Щеп­кин слегка, Артамонов со здоровым молодым аппетитом.

Официантка принесла горячую закуску.

– Это что?

– Грибочки в сметане, Толя.

– Надо же, игрушечные кастрюлечки!.. – умилился Артамонов.

– Ну давай рассказывай, как живешь.

– Нормально… У меня все хорошо, Алексей Про­копыч.

– Рад слышать. Вкусно?

– Ага.

– Ну, а как время проводишь?

– Да обыкновенно: встал, поел, завез парня в ясли – сам на работу. С работы забрал из яслей, дома – ужин, телевизор. Иногда к теще в гости, иногда к Гал­киной сестре.

Назад Дальше