- Пражский? - осведомился зэк, приглядываясь к угощению. Карлик невесело
рассмеялся:
- Увы, пражский. В хорошие времена я бы сам приготовил, да такой, что сам шеф-
повар "Берлина" позавидовал бы... А это - прислали. Не забывают...
Они принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно, кусок за куском.
У Сергея почти не было аппетита, да и Сорок Третий явно не был поклонником
сладостей. Было ясно, что он пригласил сюда Пустельгу совсем не за этим.
- Что ж вы не едите? - карлик откинулся на стул и вздохнул. - Знаю! Вы, любезный
Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить меня. Так сказать,
повысить мне настроение. Ну, спасибо...
Пустельга удивился - оказывается Сорок Третьего звали Юрием Петровичем! Здесь
зэк не скрывал своего имени. Итак, Юрий Петрович Сорок Третий...
- Юрий Петрович наверно успел рассказать вам, - Тридцать Первый повернулся к
Сергею. - Здесь все считают, что лишился ума, после того, как меня бросила
супруга...
Зэк еле заметно кивнул, но Сергей предпочел отделаться неопределенным угуканьем.
Карлик вздохнул.
- Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело... Но ведь я все еще не
разучился думать! Почему? Не могу понять...
Он заговорил быстро, так, что Пустельга еле различал отдельные слова: Тридцать
лет, тридцать лет мы жили вместе, ни разу по-настоящему не ссорились. Что же
могло случиться? Почему она меня бросила? Может, я чем-то ее обидел? Но чем?
Даже если так, почему она ни разу не навестила меня, не написала? Я ведь
действительно болен! Почему? Они не говорят мне, не хотят волновать. Но я не
могу. Я должен узнать...
Сергей постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич тоже не мог
вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он сам. Что сделали с этим безобидным
человеком? Или это просто защитная реакция психики, спасающая от самого
страшного?
Речь Тридцать Первого стала совсем тихой, неразличимой. Наконец он затих, глаза
закрылись, и он недвижно застыл, прижавшись к спинке стула. Зэк чуть заметно
дернул щекой и достал папиросы.
- Курите, Сорок Первый! Ну его все к черту, никак не привыкну... Курите, потом
проветрим. Сейчас он очнется...
Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич открыл глаза.
- А? - дернулся он, но тут же успокоился. - Кажется, я опять... Извините,
товарищи... Юрий Петрович, вы говорили вчера, что наш новенький...
- Да, он, кажется, по вашей части...
Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал, но решительный жест маленькой
ручки остановил его:
- Сидите, сидите, Сергей Павлович. Я быстро. Надеюсь, Юрий Петрович все же
ошибся. Если ваши с ним случаи сходны, то волноваться нечего. Сама по себе
амнезия конечно, малоприятна...
Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно взял Сергея за руку, пощупал
пульс и замер. Затем сморщенное лицо дернулось, Тридцать Первый проговорил нечто
вроде: "Ох ты!" - и легким движением прикоснулся сначала ко лбу, а затем к шее
Сергея - там, где проходила артерия.
- Сергей Петрович... любезнейший... если можно, к свету. Я должен осмотреть
глазное яблоко...
Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился, вздыхал, а затем кивнул на
стул:
- Садитесь... Рассказывайте, и поподробнее...
Слушал он внимательно, время от времени кивая. Затем вздохнул и покрутил
головой:
- Несколько вопросов, если можно. Только не обижайтесь...
- Ни в коем случае, - Пустельга тут же вспомнил психиатра.
- У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете все жидкое и,
желательно, теплое. Так?
Сергей кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах.
- Привкус крови во рту ощущали?
- Нет! - Пустельга удивился. - По-моему... Нет, ни разу...
- Так... А желание... уж, извините... попробовать свежей крови...
Поразил не сам вопрос, а то, что его об этом уже спрашивали. Вот они, бифштексы
с кровью!
- Нет. Я даже кровяной колбасы не ем.
- Ну и хорошо...
Виталий Дмитриевич прошелся по комнате, затем опустился на стул и легко ударил
ребром ладошки по дереву:
- Так. Порадовать ничем не могу, Сергей Павлович. Разве что - болезнь ваша
проходит в самой легкой форме. Это единственный положительный момент...
- Какая болезнь? - еле выговорил Пустельга. Значит, никакой травмы на боевом
посту! Его обманули и в этом...
- Так называемая болезнь Воронина. Открыта моим близким приятелем перед самой
мировой войной на Среднем Урале. Василий Воронин был тогда молодым земским
врачом. Однажды его вызвали в одну глухую деревню где-то под... Впрочем, это
неважно. Воронин был умница, сразу понял, что перед ним нечто совершенно
неизвестное науке...
Виталий Дмитриевич замолчал, а затем махнул рукой:
- Ну, это все в далеком прошлом. Василий пропал без вести в 18-м, на юге. К
этому времени мы уже выделили вирус - возбудитель болезни. Искали метод
лечения... Мне поручили создать состав, в котором возбудитель болезни Воронина
мог существовать в течение длительного времени. Дело в том, что в обычных
условиях он быстро погибал, и слава Богу... Увы, мне это удалось. Состав назвали
ВРТ.
"Почему?" - хотел спросить Пустельга, но удержался. "В", похоже, означало
"Воронин". Возможно, остальные буквы тоже были инициалами.
- Да... И в том же 18-м я был вызван на Лубянку. Со мной беседовал некто Кедров,
он, кажется, тогда был заместителем Дзержинского. Меня уверяли, что большевики
чрезвычайно заинтересованы в лечении болезни, обещали новую лабораторию,
сотрудников... Тогда я был еще в здравом уме, Виталий Дмитриевич усмехнулся и
покачал головой. - Да, я был в здравом уме и решил на следующий день уничтожить
все запасы ВРТ, а заодно и документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее,
его люди захватили лабораторию тем же вечером. Меня арестовали, и до 21-го я был
в специальном лагере под Псковом...
Тридцать Первый вновь умолк и замер, прикрыв глаза. Молчание тянулось долго,
наконец он вздохнул, попытавшись улыбнуться:
- Извините... Мои личные неурядицы не имеют к данной истории прямого отношения.
В общем, насколько мне удалось узнать, Кедров продолжил работы по ВРТ. Не сам
конечно, хотя он, вроде как, врач, давал клятву Гиппократа... Естественно, речь
шла не о лечении. Надеюсь, вы уже поняли, Сергей Павлович?
- Этот состав... вводил здоровым людям? - Пустельга даже привстал, чувствуя как
его вновь охватывает холод. - Но зачем?! Хотя... Я, кажется, понял! Человек
теряет память, его можно использовать, как какой-то... механизм...
- Если бы только это, - маленький человечек скривился. - Увы, любезнейший Сергей
Павлович, это не самое страшное.
- А что... самое страшное?
- Нет-нет, лучше промолчу. Вам, да еще в вашем состоянии, это совершенно ни к
чему. Болезнь может протекать в разных формах, у вас самая легкая ну и слава
Богу... Правда, в некоторых случаях человек не теряет памяти, но это как раз в
самых безнадежных ситуациях...
- А как это лечится? - вмешался в разговор зэк. Виталий Дмитриевич покачал
головой.
- Не лечится... Увы... В самых легких случаях, таких, как у Сергея Павловича,
можно несколько притормозить: те же переливания крови... Но вылечить не удалось
еще никого. Во всяком случае, еще год назад... Да, как раз перед тем, как я
очутился здесь.