Визвивахи
петлях грядущих месяцев и лет что-то,притаившись,подстерегаетего,как
припавший к землезверьвчаще.Иневтомсуть,чтопредназначено
припавшему к земле зверю - стать убийцей Марчера или его жертвой. Главное-
непреложность прыжка этой твари, из чего с такой же непреложностьюследует:
порядочный мужчина обходится безспутницы,еслиемупредстоитохотана
тигра. Таким уподоблением Марчер подводил итог раздумьям о своей жизни.
Вначале, однако, втередкиечасы,которыеимудавалосьпровести
вместе, они ни о чем таком не говорили; тем самым Марчервеликодушнодавал
понять, что не ждет и не хочет непрерывных разговоров освоейперсоне.Но
подобная особенностьвнутреннегоскладавсеравночтогорбнаспине:
рассуждай о нем или нерассуждай,факт,которымокрашенакаждаяминута
каждого дня, все равно остается фактом. Ясно, что горбун способен рассуждать
только как горбун, хотя бы потому, что он и есть горбун. От этого никудане
уйти, и Мэй Бартрем настороженно наблюдала за Марчером, а так как наблюдать,
да еще настороженно, в общем, легче вмолчании,ихсовместноебдениене
отличалось многословием. Вместе с тем ему не хотелось выглядетьчопорным-
по его разумению, как раз чопорностью он и грешил в обществе всех прочих.А
с единственным человеком, которому дано было знать, он желал быть простыми
естественным, упоминать интересующий ихобоихпредмет,анеподчеркнуто
умалчивать о нем - умалчивать, а не подчеркнуто упоминать, и в любомслучае
касаться его междупрочим,дажешутливыйтонпредпочитаяпедантствуи
ходульности. Этим, несомненно, и объясняетсявеселоезамечаниеМарчерав
письмекМэйБартремотом,чтовеликоесобытие,которое,поего
безошибочному предчувствию, припасали ему боги состоит, судяповсему,ни
много ни мало веенынешнейпокупкесобственногодома,посколькуоная
покупка столь сильно его затрагивает. То было первое возвращение к разговору
в Везеренде - до сих пор они в таких возвращениях не нуждались; но когда она
написалавответ,ужепослетого,какизложиласвоиновости,что
отказывается допустить мысль, будто его нисчемнесравнимоетревожное
ожидание завершится подобной малостью, Марчер даже подумал - а не рисуетли
себе мисс Бартрем его будущее еще более исключительным, чем кажется оноему
самому? Так или иначе, но постепенно,сходомвремени,Марчерупришлось
убедиться: она непрерывно всматривается в его жизнь, судит о ней, взвешивает
ее в свете того, что знает о нем ичтосгодамивошлоунихвобычай
называть не иначе как "истинной правдойонем".Тобылаеговсегдашняя
формула, и Мэй Бартрем усвоила ее так неприметно, что, оглядываясь назад, он
не мог бы сказать, когда именно она, по его выражению, целиком влезла вего
шкуру или сменила великодушную снисходительность на ещеболеевеликодушную
веру.
При этом у него всегда была возможность заявить, чтоонасчитаетего
всего лишь безвредным маньяком, и поскольку в конечном счете это определение
отличалось многозначностью, Марчер охотно прибегал к нему,характеризуяих
дружбу.
При этом у него всегда была возможность заявить, чтоонасчитаетего
всего лишь безвредным маньяком, и поскольку в конечном счете это определение
отличалось многозначностью, Марчер охотно прибегал к нему,характеризуяих
дружбу. Не сомневаясь в том, что он свихнулся, мисс Бартрем, темнеменее,
относится к нему с симпатией, оберегает его от всехпрочих,какдобраяи
мудрая сиделка, которая не получает платы, но зато искренне развлекаетсяи,
не связанная ни с кем тесными узами, заполняет досуг вполнеблагопристойным
занятием. Для всех прочих он, разумеется, странный человек, нотолькоона,
она одна знает, чем и, более того, из-за чего он странный, поэтому так умело
расправляет складки спасительного покрова. Переняв у него тон, который обоим
мнился веселым, как переняла и все остальное, Мэй Бартрем, однако,умелас
присущим ей безошибочным тактом убедить чуткого Марчера,чтобезоговорочно
ему верит. Во всяком случае, она неукоснительноназывалатайнуегожизни
"истинной правдой о нем" и на редкость искусно создавала впечатление,будто
этой тайной проникнута и ее собственная жизнь. Вот почемуМарчернеизменно
чувствовал, что она все принимает в расчет - иного названия для этого у него
не было. Он и сам старался все принять в расчет, но сравниться с ней немог
хотя бы по той причине, что, занимая более выгодный наблюдательный пост, она
следила за продвижением его горестной одержимости на путях, которые отнего
были скрыты. Марчер знал, что он чувствует, а она знала,каконприэтом
выглядит; он помнилкаждоесущественноедело,откоторогоизменнически
увильнул, а она могла бы высчитать, сколько таких дел накопилось-другими
словами, сколько Марчер сделал бы, не будь у него этого грузанадуше,и,
следовательно, могла бы объяснить,почемупривсехегоспособностяхон
оказался неудачником.Сверхтого,онапрониклавтайнуразрывамежду
внешними формами его жизни - малоприметной государственной службой,обменом
приглашениями и визитами слондонскимиприятелями,заботамионебольшом
наследственном имуществе, о собранной им библиотеке, о загородном саде-и
жизнью внутренней, настолько отстраненной от этих форм,чтовсеповедение
Марчера, все, хоть сколько-то заслуживавшее этого названия,превратилосьв
сплошное лицедейство. А в результате-маскаснамалеваннойидиотически
приветливой улыбочкой, меж тем как глаза, глядевшиеизпрорезей,выражали
совсем другое. Но хотя прошли годы и годы, тупоумный свет так до конца этого
и не понял. Поняла одна лишь Мэй Бартрем, только ей спомощьюнепостижимой
магии удалось совершить чудо: глядеть прямо в эти глаза и одновременноили,
может быть, попеременно, устремлять, словно из-за его плеча, взор в ту даль,
куда был направлен и прищур маски.
Они понемногу старились, и Мэй Бартрем была вместеснимнастраже,
пока эта совместность не окрасила и не очертила ее собственной жизни.Тогда
иунееподвнешнимиформамипоселиласьотстраненность,аповедение
уподобилось, на ее взгляд,недобросовестномуотчету,сфабрикованномудля
отвода глаз.