Целая череда
изменчивых настроений Марчера отметила эту комнату, превратившуюся в дневник
зрелых лет его жизни. Под влиянием слов Мэй Бартрем он, неведомопочему,с
такой остротой ощутил все это, чточерезминутусноваостановилсяперед
своей приятельницей.
- Может быть, вам стало страшно?
- Страшно?
Ему почудилось, что, повторяя за ним это слово, она немногоизменилась
в лице, и на случай, если вопрос его попал в цель, мягко пояснил:
- Помните, именно этот вопрос вызадалимнедавным-давно,вовремя
нашего первого разговора в Везеренде?
- Очень хорошо помню. И вы ответили, что не знаете, что ясамаувижу,
когда придет время. А потоммызавсеэтигодыниразу,кажется,не
заговаривали об этом.
- Совершенно верно, - подхватил Марчер, - не заговаривали, словно такой
деликатной материи вообще лучше не касаться, словно думали: стоит вглядеться
- и сразу обнаружится, что мне и впрямь страшно. А тогда, - продолжал он,-
мы бы не знали, как нам быть дальше. Я ведь прав?
На этот раз она особенно долго медлила с ответом.
- Да, я иной раз думала, что вам страшно, - сказала она, наконец. Потом
добавила: - Но чего только мы иной раз не думали!
-Чеготольконедумали!-Унеговырвалосьнегромкое"ох!",
полуподавленный стон, точно ему сейчастакотчетливо,какредкобывало,
явился образ, всегдажившийвихвоображении.Всамыенепредсказуемые
мгновения на него устремлялись яростные глаза, те самыеглазатогосамого
Зверя, и, хотя Марчер уже давно сжился с ними, тем не менее, он досихпор
неизменно платил им дань вот таким вздохом из самых глубин своегосущества.
Все их предположения, от первогодопоследнего,закружилисьнадним,и
прошлое свелось к одним лишь бесплодным умствованиям.Этоипоразилоего
сейчас: все, чем оба они населили гостиную, было упрощением,-все,кроме
тревоги ожидания. Да и тревога ощущалась только потому, чтоничегодругого
не было. Даже его прежний страх, если называтьэточувствострахом,тоже
затерялся в пустыне. - Полагаю, все-таки, -закончилон,-чтовысами
видите: теперь мне не страшно.
- По-моему, я вижу,чтовысовершилипочтиневозможное,дотакой
степени приучив себя к опасности.Таксжилисьисблизилисьсней,что
перестали ее ощущать; она рядом, вы это знаете, но вам уже все равно, и даже
нет прежней потребности напускать на себя бодрость. А этаопасностьтакого
свойства, что я должна признать: вряд ликомунибудьудалосьбыдержаться
лучше, чем держитесь вы.
Джон Марчер попытался улыбнуться.
- Героически?
- Ну что ж, назовем это хотя бы так.
- Значит, я действительно мужественный человек?
- Вот это вам и предстояло доказать мне.
Он, однако, все еще сомневался.
- Значит, я действительно мужественный человек?
- Вот это вам и предстояло доказать мне.
Он, однако, все еще сомневался.
- Но мужественный человек должен знать, чего он страшится,ачегоне
страшится. Как раз этого я и не знаю. Понимаете? Не могу разглядеть. Не могу
назвать. Знаю только, что я под угрозой.
- Да, под угрозой и - какое бы тут подобрать слово? - под очень прямой.
Под угрозой самому сокровенному. Это мне вполне ясно.
- Настолько ясно, что, так сказать, к концу нашей совместной страживы
убедились: мне не страшно?
- Вам не страшно.Нонашейстражененаступилконец.Вернее,не
наступил конец вашей страже. Вам еще предстоит все увидеть.
- А вам - нет? Но почему? - спросилон.Весьденьегонепокидало
чувство, что она что-то утаивает. Было оно и сейчас. Ничего похожегоМарчер
прежде не ощущал, и это ощущение стало своего рода вехой. Тем более чтоМэй
Бартрем не торопилась с ответом. - Вы знаете что-то, чего не знаюя!-не
выдержал он паузы.Иголосмужественногочеловеканемногозадрожал.-
Знаете, что должно случиться.
- Ее молчание, выражение ее лица былипочтипризнанием,подтверждали
его догадку. - Знаете, но вам страшно сказать мне. Все такплохо,чтовам
страшно, а вдруг я догадаюсь.
Вероятно, он был прав, потому что вид у Мэй Бартрембылтакой,точно
он, сверх ее ожиданий, переступил незримую черту, которой онасебяобвела.
Впрочем, она могла не беспокоиться,аглавное,влюбомслучаенебыло
оснований беспокоиться ему.
- Вы никогда не догадаетесь.
3
Тем не менее повторяю, тот разговор стал вехой вихотношениях,ив
дальнейшем это полностью подтвердилось: все, происходившее между ними потом,
даже спустя много времени, все оказывалось лишь отзывом нанего,лишьего
результатом. Вначале, как прямое следствие, смягчилась настойчивость Марчера
- пожалуй, даже перешла в свою противоположность,словноеговечнаятема
отпала под воздействием собственнойтяжести,болеетого,словноМарчера
вновь стали посещать мысли об опасности впасть в эгоизм. Он считал,что,в
общем, недурно усвоил, какважнонебытьсебялюбцем,и,действительно,
согрешив вэтомсмысле,всегдаспешилзагладитьсвойгрех.Вовремя
театральных сезоновонохотноискупалтакиепроступки,приглашаясвою
приятельницу в оперу, и порою столь рьяно доказывал стремление разнообразить
пищу для ума мисс Бартрем, что ей случалось появляться там вместе с нимраз
десять, а то и двенадцать в месяц. Иногда, проводив ее до дому, Марчердаже
заходил к ней, дабы завершить, по его выражению, вечер, и, желая подчеркнуть
свою позицию, соглашался разделить с хозяйкой легкий,ноизысканныйужин,
который всегда был для него наготове. А сводилась эта позиция к тому, что он
никогда не настаивал - или считал, что ненастаивает,-наразговорахо
собственной персоне: к примеру, готов был сестьзафортепьяно,благооба
играли на этом инструменте, стоявшем тут же в гостиной, и повторить в четыре
руки пассажи из прослушанной оперы.