Ровно в восемь прибыли посланцы из Питера.
– Вчера на таможне в Бресте была задержана крупная партия нашего груза, – без обиняков начал Пименов. – Махров из Киева получил повестку в прокуратуру. Наложен арест на склады во Франкфурте.
Гольдин опустился на стул.
– Помоги ему встать, – обратился Пименов к телохранителю. – Ему, кажется, стоять тяжело.
Гольдин вскочил, не дожидаясь помощи.
– Подозреваете кого‑то из нас? – не глядя на патрона, спросил Севостьянов.
– Пока не найдется виновный в утечке, никаких действий. И никаких поступлений на ваши счета! Или уберем иуду, или я уберу всех вас. Вы меня знаете, – Пименов направился к выходу, предоставив им самим разбираться в происшедшем.
И только после того, как за его телохранителями закрылась дверь, собравшиеся позволили себе сесть. Тягостная тишина повисла надолго.
– Семь лет, – вздохнул Гольдин. – В Бресте перед прибытием груза заменили наряд… Если Язон не отмажется, дело можно считать проигранным.
– Поменять партнеров и каналы транспортировки все равно придется. – Севостьянов начал издалека. – Сейчас и это невозможно: засыпались окончательно, по управлению пройдет директива, продукцию станут шерстить на всех таможнях.
– Мне кажется, вопрос поставлен иначе, – осторожно вставил Адамов, отвечавший за балтийский «куст».
– На всех нас такие дела, что закладывать товар – себе же «вышку» подписывать. Невыгодно никому.
– Акционеры, – выдохнул Адамов первое обвинение, – сверху решили прикрыть, жареным запахло. По‑крупному играют, а крайние мы.
– Их счета от нас далеко, там рука руку моет, – направлял разговор Севостьянов. – Предложено столкнуться лбами. Перегрыземся – и только.
Все воззрились на Севостьянова.
– Мне не нравится эта баба, – понизил голос Севостьянов. – От смерти синдиката Язону проку мало. Ушел бы втихую. Официально‑то, без протоколов!.. Но Язон сам не в себе. Провал тянет миллионов на пять как минимум.
– А Света при чем? Ей все это зачем? – недоумевал Адамов.
– Мало ли… События торопит, чтобы отвалить. А может, и просто боится.
Все переглянулись. Похоже было на правду. Каждый шаг любого из них был известен другому. За семь лет новое лицо мелькнуло впервые, к тому же – баба.
– Нет, – возразил Гольдин и прикурил. – Или она в штате и появилась не случайно…
– Или что?
– А вот что, – почва была подготовлена, и Севостьянов заговорил, не таясь: – Сболтнула или нет – не докажешь, а может, и случайно проговорилась. Ей и невдомек, что за ней – хвост. А вычислили всех. Язона тоже. Массированный удар по франкфуртским складам и таможне – только начало. Кто‑то очень хорошо поработал.
– Значит, нужно ждать.
– Махров в Киеве уже дождался. Надо эту Светлану прорентгенить как следует.
– Язон не даст, – замотал головой Кропоткин, второй питерский, приехавший с Адамовым.
– Давай тогда тебя сдадим. Или меня. А может, Гольдина?
Идея о том, что любовница шефа – чужеродный элемент, нравилась всем, но как сказать об этом Язону?
– Какая разница, – Гольдин кинул под язык таблетку. – Засветка налицо, утрясать нужно наверху. На самом верху.
– Тебе же по‑русски сказали, – вставил Кропоткин, – покуда не найдем утечку, никто ничего утрясать не будет.
– Похоже, Севостьянов нашел.
– Похоже, Севостьянов нашел.
– Вот и скажи об этом Язону, – хохотнул Адамов и глотнул из золотой фляжки.
Пименов сидел у себя наверху. Говорить ему ни о чем и не нужно было: японский микрофон, установленный в помещении, где проходил совет, улавливал даже потрескивание табака в сигаретах. Телохранитель – любимец Пименова по прозвищу Барракуда – сидел тут же, безразлично потягивая пиво из банки. Другой контролировал коридор.
Поворот оказался неожиданным. Светлана появлялась пару раз на пикниках, и теперь Пименов проклинал себя за то, что не устоял перед соблазном показать эффектную девицу в их обществе. Да еще о делах при ней… Неужели?! Он вспомнил, как они познакомились. Ничего особенного: лето, Неаполь, скучающая разведенная женщина, муж – кэп, плавает где‑то в Атлантике, детей нет… Досье на нее он не собирал, поверил как‑то сразу. После слов Севостьянова задумался: а вдруг?.. Не слишком ли все гладко получалось с ней с самого начала?..
Пименов покосился на Барракуду: что думаешь? Тот или сделал вид, или действительно не понял. Узколоб телохранитель. Надо будет – убьет, а на роль советника не тянет, нет.
Но если Севостьянов прав, и провал – действительно следствие появления Светланы на горизонте?
– Походи за ней, Барракуда, – вполголоса, боясь пропустить хоть слово из динамика, сказал Пименов.
Мордоворот кивнул.
«Ты акционеров Язона не знаешь, – спокойно рассуждал Адамов на том конце провода. – Уладят с прокуратурой, дело заведут, а потом похерят, профиль поменяют или концы в воду за бугром».
«Вот! – воскликнул Гольдин. – Почему – мы? Палка‑то о двух концах. Франкфуртские и засыпали».
«И этот дело говорит, – подумал Пименов. – Стоит мотнуть в большой свет, в круиз, пока они на девчонку компромат будут стряпать. Жаль. Хорошо бы с ней по Майне, на катере…»
Участники совета сдрейфили, конечно. Пименов понимал, что дела никто из них не провалит, но кто тогда? Угроза была стимулом для мозговой атаки. Там, в помещении, завязался сыр‑бор, каждый хотел оправдаться. Пименов засмеялся, отключил микрофон.
– Если и в самом деле она, лично порешу. Только скажи, – и он сурово посмотрел на телохранителя.
Барракуда встал с демонстративной готовностью.
Никто из совета о версии Севостьянова Язону сообщать не стал, опасаясь гнева: подозрение тенью ложилось и на него самого. Все подавленно молчали, потом стали выпрашивать побольше времени. Условно решили, что первый провал мог быть вызван стечением обстоятельств. Для выводов нужна цепочка.
– Дорогая цепочка получится, – усмехнулся жадный Адамов. – Золотая в прямом и переносном, так сказать.
– Семь лет под одним богом ходим, – лепетал Гольдин.
– Ищите сами, – обреченно резюмировал Кропоткин. – Найдете – воля ваша.
И только Севостьянов промолчал. Он сказал все – знал, что в комнате установлен микрофон.
– Нравится мне здесь, – сказал неожиданно Каменев.