Но у меня тоже естьсердце,иничто
меня не заставит стать женой того, кого я не люблю. Я поклялась, чтопока
Томас жив, я буду принадлежать только ему, и никому другому.
- Я вижу, ты смелая девчонка, и то хорошо! - проговорил сквайр. -Но
теперь послушай, что я тебе скажу: либо ты выйдешь замуж за того,когоя
тебе выбрал, и тогда, когда я прикажу, либо я тебя выгоню -иживи,как
хочешь. Неблагодарная, ты забыла, кто тебя вырастил? Ачтожедотебя,
клистирная трубка, то я тебя отучу целоваться в кустах сдочкамичестных
людей.
И с этими словами он поднял палку и бросился на меня.
Второй раз в этот день горячая кровь вскипела во мне. Я схватил шпагу
испанца, котораяваляласьрядомсомнойнатраве,исделалвыпад.
Положение переменилось. Раньше мне пришлось драться дубиной протившпаги,
зато теперь шпага была в моих руках. И если бы не Лили,которая,коротко
вскрикнув от страха, успела ударить меня снизу поруке,такчтоклинок
скользнул над плечом сквайра, я наверняка проткнул бы ее отцанасквозьи
окончил свои дни гораздо раньше - с петлей на шее.
- Безумец! - воскликнула Лили. - Неужелитыдумаешь,чтополучишь
меня, если убьешь моего отца? Сейчас же брось эту шпагу, Томас!
- Я вижу, тут надеяться мне почти не на что, - запальчиво возразил я,
- а потому скажу тебе, что даже ради всех девушек насветеяникомуне
позволю избить меня палкой, как какого-нибудь мальчишку!
- За это я на тебя не сержусь, парень, - проговорил сквайр Бозард уже
добродушнее. - Вижу, что у тебя тоже есть мужество, которое тебесослужит
добрую службу, и считаю, что был не прав, когдаясердцахобозвалтебя
клистирной трубкой. Но я уже сказал, что эта девушка не для тебя, а потому
лучше тебе уйти и забыть ее. И берегись, если яещекогда-нибудьувижу,
что ты ее целуешь! За это ты поплатишься жизнью. Завтра я еще поговорю обо
всем с твоим отцом, так и знай!
- Ну что ж, пойду, потому что мне пора уходить, - ответил я. - Однако
я никогда не перестану надеяться, сэр, что когда-нибудь смогу назвать вашу
дочь своей женой. Прощай, Лили! Переждем, пока буря утихнет!
- Прощай, Томас! - ответила она,заливаясьслезами.-Незабывай
меня! А я свою клятву всегда буду помнить!
Но тут сквайр Бозард схватил ее за руку и увлек за собой.
Мне тоже осталось только уйти, и я удалился расстроенный,однаконе
слишком огорченный, ибо знал, что хотя и навлек на себягневотца,зато
одновременно завоевал искреннюю любовь дочери, а любовь длится дольше, чем
злоба, и, в конечном счете, рано или поздно побеждает.
Отойдя на некоторое расстояние, я, наконец, вспомнил о моемиспанце:
за всеми этими любовнымиипалочнымиобъяснениямионуменяначисто
выскочил из головы. Я тотчас повернул вспять,чтобыоттащитьиспанцав
каталажку, заранее испытывая от этого удовольствие,потомучтобылрад
хоть на ком-нибудь сорвать злость. Но судьбаспаслаегорукамидурака.
Добравшись до места, я увидел,чтоиспанецисчез,авозледерева,к
которому он был накрепко прикручен, стоит деревенский дурачок БиллиМинис
к поглядывает то на дерево, то на серебряную монету у себя на ладони.
- Эй, Билли! Где человек, который был здесь привязан? - спросил я.
- Не знаю, мастер Томас,-прошепелявилоннасвоемнорфолкском
наречии, - я здесь не стану его воспроизводить. - Должно быть, уже полпути
промчался, а куда - не знаю. Уж очень онбыстропоскакал,когдаяего
подсадил на лошадь.
- Ты посадил его на коня, дурак? Когда это было?
- Когда было? Почем мне знать. Может, час прошел, а может, два. Мы во
времени не разбираемся. Оно само ведет счет, нас не спрашивая, какхозяин
харчевни.Ого,погляделибывы,каконпоскакал!Шпоры-тоунего
длиннющие, а он прямо воткнул их в бока своей лошадке! И не диво! Подумать
только -средибеладняпосредикоролевскойдорогинанегонапали
разбойники! Бедняга едва не рехнулся отстраха.Словасказатьнемог,
только блеял, точно овца. Но Биллиразвязалего,поймалемулошадьи
посадил на седло. А за свое доброе дело Билли получил вот эту монетку.Ну
и обрадовался же он, когда я его отпустил!Ого!Виделибывы,какон
мчался!
- Ты еще больший дурак, чем ядумал,БиллиМинис!-сказаляв
сердцах. - Ведь этот человек едва не убил меня! Я с ним справился, связал,
а ты его отпустил...
- Значит, он хотел вас убить, мастер, а выегосвязали?Почемуже
тогда вы не посторожили его, пока я подойду? Тогдабымыотвелиегои
посадили в колодки. Для насэтовсеравно,чторазплюнуть.Вотвы
обозвали меня дураком. А если бы вы нашли человека, привязанного к дереву,
всего в крови и в синяках, который даже говорить не может от страха, разве
бы вы его не освободили? Вот он и удрал, и осталасьотнеготолькоэта
штучка!
И дурачок подбросил в воздух монету.
Сообразив, что на сей раз Билли прав и что я сам во всемвиноват,я
повернулся и, не говоря ни слова, направился к дому, однако не напрямик, а
по тропинке, которая пересекала дорогу и вела квершинехолма"Графский
Виноградник". Мне хотелось побытьнемногоодномуиобдуматьвсе,что
произошло между мной, Лили и ее отцом.
Мой путь лежал по склону, поросшему густым подлеском, средикоторого
возвышались огромные дубы. Они и сейчасвиднеютсяярдахвдвухстахот
дома, где я пишу. Подлесок был прорезан тропинками, покоторымчастенько
гуляла моя покойная мать. Одна из этих тропинок проходила у подножия холма
вдоль берега живописной Уэйвни, а вторая шла параллельно ей футовнасто
выше, по гребню холма. Иными словами говоря,этитропинкиили,вернее,
одна замкнутая тропинкаобразовывалакакбывытянутыйовал,короткие
стороны которого поднимались по склонам холма.
Вместо того чтобы направиться вверхпотропинкепрямокдому,я
немного спустился и пошел по ее нижней части вдоль берега. Здесьсодной
стороны от меня текла река, с другой-росгустойкустарник.