Здесьсодной
стороны от меня текла река, с другой-росгустойкустарник.Ябрел,
опустив глаза, погруженный в глубокое раздумье онашейлюбви,огоречи
расставания с Лили и о гневе ее отца. Что-то белое попалось мне подноги.
Занятый своими мыслями, я не обратилвниманиянаэтутряпкуипросто
отбросил ее в сторону кончиком испанской шпаги. Однако формаивыработка
этого куска материи остались в моей памяти. Я прошел ещешаговтристаи
был уже недалеко от дома, когда вдруг снова представил себе мягкую, нежную
вещицу, брошенную на траву. В ней былочто-тооченьзнакомое!Невольно
мысль моя перескочила с клочка белой материи на испанскую шпагу, которой я
его отбросил в сторону, а со шпаги - на ее владельца. Чтопривелоегов
наши края? Наверняка какое-нибудь недоброе дело. Почему он привидеменя
испугался и почему, узнав мое имя, напал на меня?
Я остановился, все еще глядя себе под ноги. Случайно взгляд мойупал
на следы, отпечатавшиеся на сыром пескетропинки.Этобылиследымоей
матери. Я узнал бы их среди тысячидругих,потомучтотакоймаленькой
ножки не было ни у одной женщины во всей округе.
Рядом с ними, словно преследуя их, шли другиеследы.Сначалаяих
принял за женские, настолько они были узки, но тут же сообразил,чтоэто
не так: чересчур длинные для женской ногиотпечаткиоставиласовершенно
незнакомая мне обувьсослишкомострымноскоминаслишкомвысоком
каблуке. И тут я вдруг вспомнил, что на испанце были именно такиесапоги;
я хорошо их разглядел, пока с ним разговаривал. Значит, это его следышли
за следами моей матери! Значит, он бежал занею,потомучтовомногих
местах следы сходились вплотную, а кое-где на сыром песке осталисьтолько
отпечатки его ног, под которыми исчезли следы матери. И втотжемигя
догадался, какую белую тряпку я отбросил в сторону. Это была мантилья моей
матери! Я ее узнал, потому что видел каждый день ее наголовематери,а
тут она валялась на земле. Все это я сообразилмгновенноиоцепенелот
невыносимого, острого ужаса. Зачем этот человек преследовалмоюмать,и
почему ее мантилья очутилась на тропинке?!
Я повернулся и бросилсябежатькакодержимыйктомуместу,где
заметил белое кружево. Следы все время были передо мной. Вот итоместо.
Да, это был головной убор моей матери, словно сорванный грубойрукой.Но
где же она сама?
С замирающим сердцем я снова склонялся над отпечатками ног,стараясь
их разобрать. Здесь они перемешались, как будто два человека кружилисьна
месте то в одну, то в другую сторону, борясьдругсдругом.Дальшена
тропинке не было видноничего.Тогдаяначалрыскатьвокруг,словно
гончая. Сначала я направился в сторону реки, затем вверх по склону.Здесь
следы появились вновь: одни убегали, а другие их преследовали.Яшелпо
ним ярдов пятьдесят с лишним, иногда теряя их на мягкомдерне,носнова
находя на песке или на суглинке. Так они привели менякстволубольшого
дуба и тут снова смешались, потому что здесьпреследовательнастигсвою
жертву.
Так они привели менякстволубольшого
дуба и тут снова смешались, потому что здесьпреследовательнастигсвою
жертву.
Теперь я понял все и почти обезумел от страха. Беспорядочно, словно в
кошмаре, я заметался во все стороны, пока не увидел продолженияследов-
следов испанца. Отпечатки были четкими я глубокими, как будто человекнес
какой-то тяжелый груз. Я пошел по этим следам. Сначала они вели менявниз
по склону холма к реке, затемсвернуливсторону,ктомуместу,где
взросли кустарника были гуще. В самой чащобе, уже покрытые листьями, ветки
были пригнуты к земле, словно для того, чтобы что-то скрыть. Я отвел ихв
сторону. В наступивших сумерках передо мнойсмутнобелеломертвоелицо
моей матери.
5. ТОМАС ДАЕТ КЛЯТВУ
Не знаю, сколько времени я простоял,пораженныйужасом,надтелом
любимой матери, Потом я попробовал поднятьееиувидел,чтогрудьее
пронзена, пронзена той самой шпагой, которая все еще была у меня в руке.
Тогда я понял все. Это сделалиспанец!Явстретилего,когдаон
спешил уйти подальше от места преступления. Узнав, чей я сын,онпытался
убить меня из ненависти или по какой-то другой причине. И ядержалэтого
дьявола в своих руках и упустил его, не отомстив толькопотому,чтомне
хотелось набрать цветущего боярышника для своеймилой!Еслибыязнал
правду, я бы сделал с ним то же самое, что делают жрецыАнауакастеми,
кого приносят в жертву своим богам!
Когда я все это осознал, слезы горечи, бешенства и стыдахлынулииз
моих глаз. Я повернулся и, как безумный, бросился бежать к дому.
Я встретил отца и моего брата Джеффриуворот-онивозвращались
верхом с бангийского рынка, У меня было такое лицо, что, увидевего,оба
закричали в один голос:
- Что? Что случилось?
Трижды я поднимал на отца глаза и нерешалсяответить,боясь,что
этот удар его сразит. Но я должен был говорить ивконцеконцовсказал
все, обращаясь к моему брату Джеффри:
- Там, у подножия холма, лежит наша мать, Ее убилиспанецпоимени
Хуан де Гарсиа.
Услышавмоислова,отецпобелелтакстрашно,словноунего
остановилось сердце. Челюсть его отвалилась, иглухойстонвырвалсяиз
широко раскрытого рта. Однако, уцепившись рукой за луку,онудержалсяв
седле и, склонив ко мне бледное, как у призрака лицо, спросил:
- Где испанец? Ты убил его?
- Нет, отец. Я встретился с ним случайно близГрабсвелла.Когдаон
узнал мое имя, он хотел убить меня, но я обломал обнегодубинку,избил
его в кровь и отнял у него шпагу.
- Ну, а потом?
- А потом я его упустил, потому что не знал, чтоонсделалсмоей
матерью.