Сеньора Изабеллазахваченастражей.Внейопознали
монахиню, сбежавшую измонастыря,ипередалиеедлядопросавруки
инквизиции. Иными словами говоря, если ее проступок будет доказан, ее ждет
смерть.
- Неужели ей нельзя помочь?
- Поздно. Если быонаменяпослушалась,ейбысейчасничтоне
угрожало.
- Но можно с ней хоть как-то связаться?
- Нет. Двадцать лет тому назад ещеможнобылочто-тосделать,но
теперь инквизиция сталасуровейинеподкупней.Золототамбессильно.
Больше мы ее не увидим и ничего о ней не услышим вплотьдоеесмертного
часа. Если она захочет поговорить со мной перед смертью,можетбыть,ей
окажут такую милость, однако и в этомясомневаюсь.Впрочем,непохоже,
чтобы она это пожелала. Ах, если бы ей удалось скрыть своеположение!Но
надежды мало. Не смотри так печально, племянник,религиятребуетжертв.
Может быть, для нее будет лучше умереть сразу, чем житьещедолгиегоды
погребенной заживо в монастыре. Ведь умирают только один раз! Да падетее
кровь на голову Хуана де Гарсиа!
И я ответил:
- Аминь.
9. ТОМАС СТАНОВИТСЯ БОГАЧОМ
В течение нескольких месяцев мы больше ничегонеслышалиниоде
Гарсиа, ни об Изабелле де Сигуенса. Оба исчезли, не оставив следов, ивсе
наши поиски были напрасны.
Я вернулся к своей прежней жизнипомощникаФонсекииснованачал
появляться в свете в качестве его племянника.Ностойночи,когдая
дрался на дуэли с убийцей матери, здоровье моего хозяинастановилосьвсе
хуже и хужеиз-занепонятнойболезнипечени,котораянеподдавалась
никакому лечению. Через семь месяцев он уже не мог вставатьспостелии
говорил с трудом. Тем не менее Фонсека сохранил полную ясность ума и время
от временидажепринималнекоторыхклиентов,приходившихкнемуза
советом. Закутавшись в свой расшитый халат, он беседовал сними,сидяв
глубоком кресле. Но тень смерти уже коснулась его, и он сам это понимал.
С каждым днем Фонсека все больше и большепривязывалсякомне.Он
полюбил меня всей душой, словно родного сына, а я в свою очередь делал все
возможное, чтобы хоть немного облегчить его страдания: других врачей они
близко к себе не подпускал.
Однажды, чувствуя, что силыегоужепокидают,АндресдеФонсека
выразил желание переговорить с нотариусом. Названный им нотариус пришели
на час с лишним заперся наедине с моим хозяином. После этого онненадолго
вышел и вернулся с несколькими своими писцами.Попросивменяудалиться,
они снова заперлись в комнате Фонсеки. Наконец, все ушли,уносяссобой
какие-то исписанные пергаменты.
ВечеромФонсекапослалзамной.Онвыгляделоченьслабым,но
настроение у него было бодрое.
Онвыгляделоченьслабым,но
настроение у него было бодрое.
- Подойди поближе, племянник, - сказал он.-Сегодняуменябыло
много дел, Я всегда был занят делами, всю мою жизнь, и не годится мнепод
конец впадать в праздность. Ты знаешь, что я сегодня делал?
Я отрицательно покачал головой.
- Ну так я тебе скажу. Я составлял завещание, Ведь после меня кое-что
останется, не так уж много, но все-таки кое-что.
- Не говорите о завещании! - взмолился я. - Выпроживетеещемного
лет, верьте!
Фонсека рассмеялся:
- Плохо же ты обо мне думаешь, племянник,еслисчитаешь,чтоменя
можно так легко провести! Я скоро умру, ты сам это знаешь, но смерти яне
боюсь. В жизни ябылудачлив,нонесчастлив,потомучтоюностьмне
искалечили, -теперьэтоуженеважно.Историястарая,инечегоее
вспоминать. К тому же какой дорожкой ни иди, все равно придешь к одному-
к могиле. Каждый из насдолженпройтисвойжизненныйпуть,нокогда
доходишь до конца, уже не думаешь, гладок он был или нет. Религия для меня
ничто: она не может меня ни утешить, ни устрашить. Только самамояжизнь
может меня осудить или оправдать. А в жизни я творил изло,идобро.Я
творил зло, потому что соблазны бывали порой слишком сильны, иянемог
совладеть со своей натурой; я и делал добро, потому что меня влекло к нему
сердце. Но теперь все кончено. И смерть всущностисовсемнетакаяуж
страшная штука, если вспомнить, что все люди рождаются, чтобы умереть, как
и прочие живые существа. Все остальное ложь, но в одно я верю: есть бог, и
он куда милосерднее тех, кто принуждает нас в него верить.ЗдесьФонсека
остановился, выбившись из сил.
Я потом часто вспоминал его слова, да и сейчасихвспоминаю,когда
самблизокксмерти,Фонсекабылфаталистом,иянемогусним
согласиться, ибо верю, что визвестныхпределахмысамисоздаемсвой
характер и свою судьбу. Но с его последними словамияцеликомсогласен.
Есть бог, и он милосерд, и смерть не страшна ни сама по себе, ни тем,что
грядет за ней.
Но вот Фонсека заговорил снова:
- Зачемтызаставляешьменяговоритьотакихвещах?Этоменя
утомляет, а времени у меня осталось немного. Я говорил о своемзавещании.
Слушай, племянник. Кроме определенной и, как ты сампонимаешь,небольшой
суммы, оставленной мной для бедных, все мое достояние я завещал тебе.
- Мне?! - воскликнул я в изумлении.
- Да, племянник, тебе. А почему бы и нет? У меня нет близких, атебя
я полюбил, хотя думал, что уже не смогу полюбить ни мужчину,ниженщину,
ни ребенка.Ятебеблагодарен:тыпоказалмне,чтосердцемоене
омертвело. Прими же сей дар в знак моей признательности!
Я начал его бессвязно благодарить, но Фонсека оборвал меня:
- Тебе достанется в общей сложности около пятитысячзолотыхпесо,
или двенадцать с лишним тысяч ваших английских фунтов, - для началасумма
вполне достаточная, чтобы такой молодой человек, как ты,зажилбезбедно,
даже вдвоем с женой.