-ЯбылпомощникомАндресадеФонсеки,советомкотороговы
пренебрегли себе на погибель. Я дал вашей аббатисеодноснадобье.Когда
она поднесет вам чашу воды, выпейте все и дайте испитьребенку.Есливы
так сделаете, ваша смерть будет легкой и безболезненной. Вы меня поняли?
- Да, да! - прошептала она, задыхаясь. - Пусть наградитвасзаэто
господь! Теперь я не боюсь. Ясамадавнохотелаумеретьистрашилась
только этой казни.
- Тогда прощайте, несчастная женщина! Бог с вами.
- Прощайте! - ласково ответила она.-Нозачемжеменяназывать
несчастной, если я умру такой легкой смертью вместе с тем, кого я люблю?
И она посмотрела на своего спящего младенца.
После этого я отошел от нее и молча встал устены,опустивголову,
затем доминиканец приказал всем занять свои места.
- Заблудшая сестра, - обратился он снова к осужденной. - Не хочешь ли
сказать нам что-нибудь, пока уста твоя не умолкли навеки?
- Да, хочу! - ответила она чистым и нежным голосом; теперь, когда она
узнала, что смерть ее будет быстрой и легкой, он даже не дрожал. -Да,я
хочу вам сказать, что умираю с чистой совестью, ибо если я и согрешила, то
только против обычая, а не против бога. Правда, я нарушила свои обеты,но
меня заставили их принять насильно, и они меня все равно несвязывали.Я
была рождена для любви и света, а меня заточили во мрак монастыря, чтобы я
гнила здесь заживо. Поэтому я и нарушила обеты, и я рада, что так сделала,
хотя и расплачиваюсь за это жизнью. Пусть даже меняобманули,пустьмоя
свадьба не была настоящей свадьбой, как мне сейчас говорят, - яэтогоне
знаю, - для меня она все равно останется истинной исвятой,идушамоя
чиста перед господом. Я жила настоящей жизнью, несколько счастливыхчасов
я была женою и матерью, и теперь лучше мне по вашей милости умеретьсразу
в этом склепе, чеммедленноумиратьвтехкельяхнаверху.Атеперь
слушайте меня! Вы осмеливаетесь говорить детям божьим: "Не смейте любить!"
- и убиваете их за любовь другкдругу,Новашеизуверствообернется
против вас самих. Попомните мои слова, оно обернется против васипротив
церкви, которой вы служите, и тогда служители и церковь падут, а именаих
станут проклятием в устах людей!
Шепот изумления и страха пронесся по подземелью.
- Она рехнулась! - воскликнул доминиканец. -Онапотеряларазуми
богохульствует в своем безумии. Не слушайте ее! Напутствуй ее, брат мой, -
обратился он к священнику в черной сутане, - дапоскорее,покаонаеще
чего-нибудь не наговорила!
Чернорясыйпопсгорящим,пронзительнымвзглядомприблизилсяк
осужденной, сунул свой крест ей под нос и что-то забормотал. Но онарезко
поднялась с кресла я оттолкнула распятие.
- Поди прочь - вскричала она. - Не тебе меня исповедовать! Япокаюсь
в моих грехах перед богом, а не перед такими, как ты, убивающими людейво
имя Христа!
От этих слов фанатик пришел в ярость.
- Отправляйся же в ад нераскаянной, проклятая, - завопил он иударил
несчастную тяжелым распятием из слоновой кости прямо полицу,осыпаяее
непристойной бранью.
Доминиканец гневно приказал ему замолчать, ноИзабелладеСигуенса
только вытерла кровь с рассеченного лба ирасхохоталасьжуткимбезумным
смехом.
- О, теперь я вижу, что ты еще к тому же и трус! - проговорила она. -
Слушай же меня, поп! В последний свой час я молю бога, чтобы ты сампогиб
от рук фанатиков и еще более страшной смертью, чем я!
Когда ее втолкнули в смертную нишу, она снова заговорила.
- Дайте нам попить, - попросила она, - меня и мое дитя томит жажда.
Я увидел, какиздверитемницы,гдебылазаключенаосужденная,
появилась аббатиса с чашей воды и ковригой хлеба в руках,ипоеевиду
понял, что она уже влила мое снадобье в воду. И больше я ничего не видел.
Сразу после этого я попросил доминиканцапоскорееоткрытьдверьи
выпустить меня изподземелья.Сделавнесколькошаговпокоридору,я
остановился подальше от двери и здесь, оцепеневотужаса,простоялбог
весть сколько времени. Наконец, я увидел перед собой аббатису с фонаремв
руке.
- Все кончено, - проговорила она,горестновсхлипывая.-Нет,не
бойтесь, ваше снадобье подействовало. Еще первый камень не был положен,а
мать и дитя уже спали глубоким сном. Ноонаумерланераскаяннойибез
исповеди. Горе ее душе!
- Горе душам всех, кто приложил руку к этому делу! - ответил я.-А
теперь отпустите меня, святая мать,идайнамбогникогдабольшене
встречаться!
Она отвела меня обратно в келью, где я сбросилпроклятыймонашеский
балахон, а оттуда - к двери в садовой ограде и к лодке,котораявсееще
ожидала у причала. Почувствовав на своемлиценежноедуновениеночного
ветра, я обрадовался так, словно наконец-то очнулся от страшногокошмара.
Но ни в эту, ан в следующие ночи сон не шел ко мне. Едва ясмежалглаза,
как передо мной возникал образ несчастной красавицы, такой, как я ее видел
в последний раз. Освещенная тусклым отблеском факелов, закутанная в саван,
стоит она гордо инепокорновсвоейнише,словновкаменномгробу,
прижимая одной рукой младенца к груди и протягивая другую за чашей с ядом.
Видеть такое дважды врядликтопожелает,даитех,ктовидел
подобное хоть один раз, тоже найдется немного - инквизиция и ее пособники,
совершая свои злодеяния, стараются избавиться от свидетелей. И еслияне
слишком хорошо описал события той ночи, то вовсе не потому, что забылих,
а потому, что даже сейчас, по прошествии почти семидесяти лет, мнетрудно
писать обо всех этих ужасах.
Пожалуй, самым удивительным из того, что явиделвтунеобычайную
ночь, было чувство несчастной красавицы к негодяю, которыйсоблазнилее,
обманул ложной свадьбой, а потом оставил умирать лютой смертью. Она любила
его до последнего мгновения.