Наконец, когда я уже готов был упасть наднотрюма,потому
что не мог больше держаться втакомскрюченномположении,вотверстии
между досками мелькнул край женского платья. Я узнал одежду одной издам,
что была с нами в лодке.
- Сеньора! - зашептал я. - Ради бога, выслушайте меня! Это я, д'Айла!
Я здесь, среди рабов, меня заковали в цепи.
Женщина вздрогнула, нопотомтакже,каксвященник,приселана
палубу, и я рассказал ей об ужасах трюма я о том,какяпопалвтакое
положение, не зная, что ей уже все известно.
- Увы, сеньор, - ответилаонамне,-нашиделанемногимлучше.
Страшный мор губит всех. Шесть матросов уже умерли, а тех,ктохрипитв
агонии, - еще больше. Лучше бы намтогдаутонутьвместесовсеми!Мы
спаслись от моря, а попали прямо в ад.
Моя мать скончалась, мой маленький братишка умирает.
- Где священник? - спросил я.
- Он умер этим утром; его только что сбросили в море.Передсмертью
он рассказал мне о вас и просил помочь вам, если будет возможно. Но он уже
говорил совсем несвязно, и я подумала, что он бредит. Ктомуже,чемя
могу вам помочь?
- Может быть, вы сумеете раздобыть мне еду и питье, -ответиля.-
Жаль нашего друга, упокой господи его душу. А что капитан Сарседа? Онуже
умер?
- Нет, сеньор, онединственный,комуудалосьпоборотьзаразу,и
теперь он поправляется. Простите, я должна идти к своему брату. Еду явам
сейчас принесу.
Она ушла, по скоро вернулась с пищейифлягойвина,спрятаннойв
складках одежды. Я снова насытился, благословляя ее доброту.
Так эта женщина кормила меня два дня, принося еду по ночам. На вторую
ночь она сказала, что ее маленький брат умер, а из команды осталосьвсего
пятнадцать здоровых матросов и одинофицер.Самаоначувствовала,что
заболевает. Еще она сказала, что запасы воды на судне подходят к концу,а
пищи не осталось. После этого я ее уже больше не видел идумаю,чтоона
тоже умерла, Через двадцать часов послееепоследнегопосещенияясам
покинул проклятый корабль.
Целый день никто не заходил в трюм, чтобы накормить рабов или хотя бы
присмотреть за ними. Впрочем, большинство из них ужененуждалосьнив
каком присмотре. Лишь немногие еще оставались в живых, но и те,насколько
я мог рассмотреть, были поражены болезнью.Самятакинезаразился,
наверное, потому, что отличался втеднисилойизавиднымздоровьем,
спасавшим меня от всяких простуд и недомоганий. К тому жепищамоябыла
много лучше. Но я чувствовал, что долго мненепротянуть.Закованныйв
цепи среди мертвецов чудовищного плавучего гроба, я мечтал о смерти, как о
сладком избавлении от всех этих ужасов и страданий.
Так прошел еще один день, такой же удушающе жаркий. За нимнаступила
ночь, наполненная дикими воплями и хрипениемумирающих.Номневсеже
удалось заснуть, и во сне я бродил с любимой по берегу родного Уэйвни.
Номневсеже
удалось заснуть, и во сне я бродил с любимой по берегу родного Уэйвни.
Под утро меня разбудил лязгжелеза.Открывглава,яувидел,что
несколько испанцев при свете фонарей сбивают оковы со всех рабов подряд-
и с мертвых, и с живых. Освободив тело раба от цепей,онинакидывалина
труп или на умирающего веревочную петлю, азатемте,ктобылнаверху,
вытаскивали его через люк напалубу.Послеэтогозабортомслышаля
тяжелый всплеск, завершавший дело. Я понял, что испанцырешиливыбросить
всех рабов в море из-за нехватки воды и в надежде, чтоэто,можетбыть,
спасет от заразы тех, кто еще оставался в живых.
Испанцы подходили ко мне все ближе. Скоро между ними и мнойосталось
только два темнокожих раба, один мертвый, а второй живой;посленихшла
мояочередь.Зная,какаянезавиднаяучастьменяожидает,яначал
раздумывать, что делать дальше: сказать им, что я здоров, что болезнь меня
не тронула, и вымолить себе жизнь, или покориться и оказатьсязабортом?
Мне очень хотелось жить, но уже по тому, что я принял решение не делать ни
малейших усилий и встретить смерть, как милосердную избавительницу,можно
судить, насколько я исстрадался телом и ослаб духом от пережитых ужасов. К
тому же я знал, что любая моя попытка сохранить жизнь заранее обреченана
неудачу. Испанские моряки обезумели от страха и думали только о том, чтобы
поскорее избавиться от рабов, которые требоваливодыи,самоеглавное,
были, по их мнению, источником заразы. Поэтому я прочел все молитвы, какие
только мог вспомнить, и приготовился к смерти. Но как ни твердабыламоя
душа,беднаяплотьсодрогалась,устрашеннаяблизкимконцомитем
неизведанным, что ее ожидало после.
Но вот, отправив наверхмоегоещеживоготоварищапонесчастью,
прикованного со мной рядом, испанцы взялисьзаменя.Полуголыематросы
трудилисьожесточенно,стараясьпоскорейразделатьсясненавистной
работой. Они обливались потом и, чтобы не упастьвобморок,тоидело
подкреплялись глотками виноградной водки.
- Этот тоже еще жив и, похоже, не болен,-проговорилодинморяк,
сбивая с меня кандалы.
- Живой он или мертвый, кончайснимскорее!-злобноотозвался
другой испанец, и я узнал в нем того самого офицера, которому я былотдан
в рабство. - Эта английская собака принесла нам несчастье. Унегодурной
глаз. За борт его! Пусть там попробует сглазить акул!
- Правильно, - ответил моряк и последнимударомосвободилменяот
цепей. - Когда остается по кружке воды на брата, гостейпотчеватьнечем:
их выставляют за дверь. Молись, англичанин, и пусть твоимолитвыпомогут
тебе хоть немного больше, чемвсемостальнымнаэтомпроклятомбогом
корабле. Вот тебе снадобье, чтобы облегчить конец, - его осталосьбольше,
чем воды.
С этими словами он протянул мне свою флягу. Я жадно припалкнейи
начал пить большими глотками.