Затем, немного успокоившись, он взялся за свою дубинку из остролиста
и хотелбылопуститьеевход.Нотутмойотец,которыйвсвои
девятнадцать лет был парнем статным и очень сильным, вырвал дубинку из его
рук и забросил ее самое малое ярдов на пятьдесят. При этом он сказал,что
отныне ни один человек не посмеет до него и пальцем дотронуться,будьон
хоть сто раз его отцом, а затем вышел, оставивмоегодедаинастоятеля
таращить друг на друга глаза.
Чтобы долго нетянуть,расскажу,чемвсекончилось.Мойдеди
настоятель дружно решили, что истиннаяпричинанепокорностимоегоотца
заключаетсявстрасти,которуюемувнушилаоднадевицанизкого
происхождения, смазливая дочкамельникасвайнфордскихмельниц.Может
быть, они были правы, а может быть, и нет. Никакого значения это не имеет,
поскольку девица вскоре вышла замуж за мясника из Беклсаиумерламного
лет спустя в нежном возрасте девяноста пяти лет от роду. Но как бы ни была
ошибочна такая догадка, мой дед в нее поверил и, хорошо зная, чторазлука
является самым надежным средством отлюбви,поговорилснастоятелеми
задумал отослать моего отца в Испанию, в одинизмонастырейСевильи,в
котором брат настоятеля был аббатом,дабыюношапозабылтамодочери
мельника и обо всех прочих светских соблазнах.
Узнав о таком решении, мой отец согласилсяснимдовольноохотно:
несмотря на свою молодость, он был достаточно умен и очень хотелповидать
мир, хотя бы из окошка монастыря. В конечном счете его препоручили заботам
испанских монахов, прибывших в Норфолк для поклонения нашей БожьейМатери
Уолсингемской, и он вместе с ними отбыл в заморские края.
Говорят, мой деднапрощаниезаплакал,словнопредчувствуя,что
больше уже не увидится со своим сыном. Однако его вераили,точнее,его
суеверие было настолько сильно, что он без колебаний отослалсвоегосына
на чужбину, хотя и не имел к томунималейшегоповода.Онпожертвовал
своей любовью и своей плотью точно так же, какАвраампожертвовалсыном
своим Исааком [намек на библейскую легенду, согласно которой Авраам принес
в жертвубогусвоегосынаИсаака,которогоангелспасвпоследнее
мгновение].
Мой отец сделал вид, что согласен стать жертвой вроде Исаака,однако
в глубине души он меньше всего был готов взойти на алтарь для заклания.В
действительности, как он сампотомговорил,унегобылисовсеминые
намерения.
Полтора года спустя после того, как отец отплыл из Ярмута, отаббата
севильского монастыря пришло письмо для егобрата,настоятелямонастыря
Святой Марин Бангийской. В нем аббатсообщал,чтомойотецсбежализ
монастыря, не оставив никаких следов. Эти известия сильноогорчилидеда,
однако он ничего не сказал.
Прошло еще два года, и до моего деда дошли новые слухи. Емусказали,
что его сын пойман, передан в руки СвятогоСудилища,каквтевремена
называли инквизицию, и замучен во время пыток в Севилье.
Услышав обэтом,
мой дед разрыдался и проклял себя за безумную мысль обратитькцерковной
карьере того, кто не имел к ней нималейшегопризвания,чтопривелок
постыдной смерти его единственногосына.Послеэтогоонразругалсяс
настоятелем Святой Марии Бангийской и перестал жертвовать на монастырь. Но
все же он так и не поверил, что мой отец действительно умер, ибо двагода
спустя перед смертью он говорил о нем так, словно он былжив,иоставил
ему подробные распоряжения относительно земли, которая отныне переходила к
нему.
В конечном счете оказалось, что дед верил не напрасно. Однажды,года
через три после его смерти, в ярмутском порту высадился не ктоиной,как
мой отец, который отсутствовал почти восемь лет. Он прибыл не один: вмести
с ним с корабля сошлаегожена,очаровательнаямолодаядама,которая
впоследствии стала моей матерью. Она была испанкой изблагороднойсемьи,
уроженкой Севельи, и ее девичье имя было донья Луиса де Гарсиа.
Я толком не знаю, что пережил мой отец за восемь лет отсутствия.Сам
он почти ничего об этом не говорил. Однако онекоторыхегоприключениях
мне придется рассказывать.
Я знаю, что он действительно побывал в руках Святого Судилища, потому
что однажды, когда мы купались в затонеУэйвни,расположенномярдовна
тридцать ниже нашего дома, я заметил, что его грудьирукиисполосованы
длинными белыми шрамами. До сих пор помню, как я спросил отца, что этоза
шрамы. Его доброе лицо почернело от ненависти; отвечая скорее самому себе,
чем мне, он сказал:
- Это сделали дьяволы. Это сделали дьяволы по приказу сатаны, который
бродит по земле и будет царем в аду. Слушай, сынмойТомас!Естьтакая
страна, которая зовется Испанией. Там родилась твоя мать,итамдьяволы
предают пыткам мужчин и женщин. Там от сжигают людей живьем во имя Христа!
Меня предал тот, кого я называю сатаной, хотя он моложе меня на тригода,
и я попался в лапы дьяволов. Эти шрамы оставили на моем телеихклещии
раскаленное железо. Они бы сожглименяживьем,еслибытвояматьне
помогла мне бежать! Но такие вещи - не для ушей ребенка.Непроговорись,
Томас! У Святого Судилища руки длинные! Ты наполовину испанец-обэтом
говорят твои глаза и цвет кожи. Но чтобы не говорили твоиглазаикожа,
пусть сердце твое говорит другое.Пустьсердцетвоеостанетсясердцем
англичанина, недоступным никакомучужеземномуискушению!Ненавидьвсех
испанцев, Томас, кроме твоей матери, и смотри, чтобыкровьееневзяла
вверх над моей кровью!
Я был в то время еще совсем ребенком и почти не понял ни его слов, ни
того, что они означают. Зато позднее я понял ихслишкомхорошо.Чтоже
касается отцовского совета укротить в себе испанскую кровь,тоявсегда
старался ему следовать, ибо знал, что именно этакровьтолкаламеняна
многие дурные поступки. Она былапричиноймоегонеобычайногоупорства,
или, вернее, упрямства,итолькоонавозбуждалавомненеподобающую
христианскую ненависть к тем, кто однажды причинил мне зло.