Д'Артаньян взял ключ и свечу и поднялся в свою комнату; чтобы не сокращать
доходов хозяйки, он удовлетворился комнаткой в верхнем этаже. Уважение,
которое мы питаем к истине, вынуждает нас даже сказать, что эта комната
помещалась под самой крышей и рядом с водосточным желобом.
Д'Артаньян удалялся в эту комнату, как Ахиллес в свой шатер, когда хотел
наказать прекрасную Мадлен своим презрением.
Прежде всего он спрятал в старый шкафчик с новым замком свой мешок,
содержимое которого он не собирался пересчитывать, чтобы узнать, какую оно
составляет сумму; через минуту ему подали ужин и бутылку вина, он отпустил
слугу, запер дверь и сел за стол.
Все это было сделано д'Артаньяном вовсе не для того, чтобы предаться
размышлениям, как мог бы предположить читатель, - просто он считал, что
только делая все по очереди, можно делать все хорошо. Он был голоден - он
поужинал; потом лег спать.
Д'Артаньян не принадлежал к тем людям, которые полагают, что ночь - добрая
советчица: ночью Д'Артаньян спал. Наоборот, именно по утрам он бывал бодр,
сообразителен, и ему приходили в голову самые лучшие решения. Размышлять
по утрам он уже давно не имел повода, но спал ночью всегда.
На рассвете он проснулся, живо, по-военному, вскочил с постели и зашагал
по комнате, соображая:
"В сорок третьем году, за полгода примерно до смерти кардинала, я получил
письмо от Атоса. Где это было?.. Где же?.. Ах, это было при осаде
Безансона. Помню, я сидел в траншее. Что он мне писал? Будто поселился в
маленьком поместье, - да, именно так, в маленьком поместье. Но где? Я как
раз дочитал до этих слов, когда порыв ветра унес письмо. Следовало мне
тогда броситься за ним, хотя ветер нес его прямо в поле. Но молодость -
большой недостаток... для того, кто уже не молод. Я дал моему письму
улететь к испанцам, которым адрес Атоса был ни к чему, так что им
следовало прислать мне письмо обратно. Итак, бросим думать об Атосе.
Перейдем к Портосу...
Я получил от него письмо; он приглашал меня на большую охоту в своих
поместьях в сентябре тысяча шестьсот сорок шестого года. К несчастью, я
был тогда в Беарне по случаю смерти отца; письмо последовало за мной, но я
уже уехал из Беарна, когда оно пришло. Тогда оно отправилось по моим
следам и чуть не нагнало меня в Монмеди, опоздав всего на несколько дней.
В апреле оно попало наконец в мои руки, но так как шел уже апрель тысяча
шестьсот сорок седьмого года, а приглашение было на сентябрь тысяча
шестьсот сорок шестого года, то я не мог им воспользоваться. Надо отыскать
это письмо: оно должно лежать вместе с моими актами на именье".
Надо отыскать
это письмо: оно должно лежать вместе с моими актами на именье".
Д'Артаньян открыл старый сундучок, стоявший в углу комнаты, наполненный
пергаментами, относившимися к землям д'Артаньяна, которые уже с лишком
двести лет как вышли из владения его предков, и вскрикнул от радости. Он
узнал размашистый почерк Портоса, а под ним несколько строчек каракуль,
начертанных сухой рукой его достойной супруги.
Д'Артаньян не стал терять времени попусту на перечитыванье письма,
содержание которого он знал, а прямо обратился к адресу.
Адрес был: "Замок дю Валлон".
Портос и не подумал дать более точные указания. В своей надменности он
думал, что весь свет должен знать замок, которому он дал свое имя.
- Проклятый хвастун! - воскликнул Д'Артаньян. - Он нисколько не
переменился! А мне именно с него-то и следовало бы начать ввиду того, что
он, унаследовав от Кокнара восемьсот тысяч ливров, не нуждается в деньгах.
Эх, самого-то лучшего у меня и не будет! Атос так пил, что, наверное,
совсем отупел. Что касается Арамиса, то он, конечно, погружен в свое
благочестие.
Д'Артаньян еще раз взглянул на письмо. В нем была приписка, в которой
значилось следующее:
"С этой же почтой пишу нашему достойному другу Арамису в его монастырь".
- В его монастырь? Отлично. Но какой монастырь? Их двести в одном Париже.
И три тысячи во Франции. К тому же он, может быть, поступая в монастырь, в
третий раз изменил свое имя? Ах, если бы я был силен в богословии, если б
я мог только вспомнить предмет его тезисов, которые он так рьяно обсуждал
в Кревкере с кюре из Мондидье и настоятелем иезуитского монастыря, я бы
уже смекнул, какой доктрине он отдает предпочтение, и вывел бы отсюда,
какому святому он мог себя посвятить. А не пойти ли мне к кардиналу и не
спросить ли у него пропуск во всевозможные монастыри, даже женские? Это
действительно мысль, и, может быть, туда-то он и удалился, как Ахиллес.
Да, по это значит с самого начала признаться в своем бессилии и с первого
шага уронить себя во мнении кардинала. Сановники бывают довольны только
тогда, когда ради них делают невозможное. "Будь это вещь возможная, -
говорят они нам, - я бы и сам это сделал". И сановники правы. Но не будем
торопиться и разберемся толком. От него я тоже получил письмо, от милого
друга, и он даже просил меня оказать ему какую-то услугу, что я и
выполнил. Да. Но куда же я девал это письмо?
Подумав немного, д'Артаньян подошел к вешалке, где висело его старое
платье, и стал искать свой камзол 1648 года, а так как наш д'Артаньян был
парень аккуратный, то камзол оказался на крючке.