Оттуда выходят не в дверь,
а в окно; спускаются не по мраморным ступеням лестницы, а цепляясь за
липовые ветки, и стерегущий его ангел с огненным мечом, мне кажется,
изменил свое небесное имя Гавриила на более земное имя принца де
Марсильяка.
Арамис расхохотался.
- Вы по-прежнему веселый собеседник, мой милый, - сказал он, - и ваше
гасконское остроумие вам не изменило. Да, в том, что вы говорите, есть
доля правды; но не подумайте только, что я влюблен в госпожу де Лонгвиль.
- Еще бы! После того, как вы были так долго возлюбленным госпожи де
Шеврез, не отдадите же вы свое сердце ее смертельному врагу.
- Да, правда, - спокойно ответил Арамис, - когда-то я очень любил эту
милую герцогиню, и, надо отдать ей справедливость, она была нам очень
полезна. Но что делать! Ей пришлось покинуть Францию. Беспощадный был враг
этот проклятый кардинал, - продолжал Арамис, бросив взгляд на портрет
покойного министра. - Он приказал арестовать ее и препроводить в замок
Лош. Ей-богу, он отрубил бы ей голову, как Шале, Монморапси и Сен-Марсу;
но она спаслась, переодевшись мужчиной, вместе со своей горничной,
бедняжкой Кэтти; у нее было даже, я слыхал, забавное приключение в одной
деревне с каким-то священником, у которого она просила ночлега и который,
располагая всего лишь одной комнатой и приняв госпожу де Шеврез за
мужчину, предложил разделить эту комнату с ней. Она ведь изумительно ловко
носила мужское платье, эта милейшая Мари. Я не знаю другой женщины,
которой бы оно так шло; потому-то на нее и написали куплеты: Лабуассьер,
скажи, на ком... Вы их знаете?
- Нет, не знаю; спойте, мой дорогой.
И Арамис запел с самым игривым видом:
Лабуассьер, скажи, на ком
Мужской наряд так впору?
Вы гарцуете верхом
Лучше нас, без спору.
Она,
Как юный новобранец
Среди рубак и пьяниц,
Мила, стройна.
- Браво! - сказал Д'Артаньян. - Вы все еще чудесно поете, милый Арамис, и
я вижу, что обедня не испортила вам голос.
- Дорогой мой, - сказал Арамис, - знаете, когда я был мушкетером, я всеми
силами старался нести как можно меньше караулов; теперь, став аббатом, я
стараюсь служить как можно меньше обеден. Но вернемся к бедной герцогине.
- К которой? К герцогине де Шеврез или к герцоги - не де Лонгвиль?
- Друг мой, я уже сказал, что между мной и герцогиней де Лонгвиль нет
ничего: одни шутки, не больше.
Я говорю о герцогине де Шеврез. Вы виделись
с ней по возвращении ее из Брюсселя после смерти короля?
- Конечно. Она тогда была еще очень хороша.
- Да, и я тоже как-то виделся с ней в то время; я давал ей превосходные
советы, но она не воспользовалась ими; я распинался, уверяя, что Мазарини
любовник королевы; она не хотела мне верить, говорила, что хорошо знает
Анну Австрийскую и что та слишком горда, чтобы любить подобного негодяя.
Потом она очертя голову ринулась в заговор герцога Бофора, а негодяй взял
да и приказал арестовать герцога Бофора и изгнать герцогиню де Шеврез.
- Вы знаете, - сказал д'Артаньян, - она получила разрешение вернуться.
- Да, и уже вернулась... Она еще наделает глупостей.
- О, быть может, на этот раз она последует вашим советам?
- О, на этот раз, - сказал Арамис, - я с ней не видался; она, наверно,
сильно изменилась.
- Не то, что вы, милый Арамис; вы все прежний. У вас все те же прекрасные
черные волосы, тот же стройный стан и женские руки, ставшие прекрасными
руками прелата.
- Да, - сказал Арамис, - это правда, я забочусь о своей внешности. Но
знаете, друг мой, я старею: скоро мне стукнет тридцать семь лет.
- Послушайте, - сказал д'Артаньян, улыбаясь, - раз уж мы с вами
встретились, так условитесь, сколько нам должно быть лет на будущее время.
- Как так? - спросил Арамис.
- Да, - продолжал д'Артаньян, - в прежнее время я был моложе вас на два
или три года, а мне, если не ошибаюсь, уже стукнуло сорок.
- В самом деле? - сказал Арамис. - Значит, я ошибаюсь, потому что вы
всегда были отличным математиком. Так по вашему счету выходит, что мне уже
сорок три года? Черт возьми! Не проговоритесь об этом в отеле Рамбулье:
это может мне повредить.
- Будьте покойны, - сказал д'Артаньян, - я там не бываю.
- Да ну?! Но чего застрял там этот скотина Базен? - вскричал Арамис.
- Живей, болван, поворачивайся! Мы умираем от голода и жажды!
Вошедший в эту минуту Базен воздел к небу бутылки, которые держал в руках.
- Наконец-то! - сказал Арамис. - Ну как, все готово?
- Да, сударь, сию минуту. Ведь не скоро подашь все эти...
- Потому что вы воображаете, будто на вас все еще церковный балахон, и вы
только и делаете, что читаете требник. Но предупреждаю вас, что если,
перетирая церковные принадлежности в своих часовнях, вы разучитесь чистить
мою шпагу, я сложу костер из всех ваших икон в поджарю вас на нем.
Возмущенный Базен перекрестился бутылкой. Д'Артаньян, пораженный тоном и
манерами аббата д'Эрбле, столь непохожими на тон и манеры мушкетера
Арамиса, глядел на своего друга во все глаза.