XI
ДВА ХИТРЕЦА
- О чем вы думаете, д'Артаньян, и чему улыбаетесь?
- Я думаю, - сказал д'Артаньян, - что, когда вы были мушкетером, вы всегда
смахивали на аббата, а теперь, став аббатом, вы сильно смахиваете на
мушкетера.
- Это верно, - засмеялся Арамис. - Человек, как вы знаете, мой дорогой
д'Артаньян, странное животное, целиком состоящее из противоречий. С тех
пор как я стал аббатом, я только и мечтаю что о сражениях.
- Это видно по вашей обстановке: сколько у вас тут рапир, и на любой вкус!
А фехтовать вы не разучились?..
- Я? Да я теперь фехтую так же, как фехтовали вы в былое время, даже
лучше, быть может. Я этим только и занимаюсь целый день.
- С кем же?
- С превосходным учителем фехтования, который живет здесь.
- Как, здесь?
- Да, здесь, в этом самом монастыре. В иезуитских монастырях можно
встретить кого угодно...
- В таком случае вы убили бы господина де Мaрсильяка, если бы он напал на
вас один, а не во главе двадцати человек?
- Непременно, - сказал Арамис, - и даже во главе его двадцати человек,
если бы только я мог пустить в ход оружие, не боясь быть узнанным.
"Да он стал гасконцем не хуже меня, черт побери!" - подумал д'Артаньян и
прибавил вслух:
- Итак, мои милый Арамис, вы спрашиваете, для чего я вас разыскивал?
- Нет, я этого не спрашивал, - лукаво заметил Арамис, - но я ждал, когда
вы сами мне это скажете.
- Ну хорошо, так вот, я искал вас единственно для того, чтобы предложить
вам возможность убить господина де Марсильяка, когда вам
заблагорассудится, хотя он и светлейший принц.
- Так, так, так! Это мысль! - сказал Арамис.
- Которою я и предлагаю вам воспользоваться, дорогой мой. У вас тысяча экю
дохода в аббатстве, да от продажи проповедей вы имеете двенадцать тысяч.
Но скажите: богаты ли вы сейчас? Отвечайте откровенно!
- Богат? Да я нищ, как Иов *13! Обшарьте у меня все карманы и ящики -
больше сотни пистолей и не найдете.
"Сто пистолей, черт возьми! И это он называет быть нищим, как Иов! -
подумал д'Артаньян. - Будь они у меня всегда под рукой, я был бы богат,
как Крез *14".
Затем прибавил вслух:
- Вы честолюбивы?
- Как Энкелад *15.
- Так вот, мой друг, я дам вам возможность стать богатым, влиятельным и
получить право делать все, что вздумается.
- Так вот, мой друг, я дам вам возможность стать богатым, влиятельным и
получить право делать все, что вздумается.
Облачко пробежало по челу Арамиса, такое же мимолетное, как тень,
пробегающая по ниве в августе месяце; но, как ни было оно мимолетно,
д'Артаньян все же его заметил.
- Говорите, - сказал Арамис.
- Сперва еще один вопрос. Вы занимаетесь политикой?
В глазах Арамиса сверкнула молния, такая же быстрая, как тень,
промелькнувшая по его лицу прежде, но все же недостаточно быстрая, чтобы
ее не заметил д'Артаньян.
- Нет, - ответил Арамис.
- Тогда любое предложение вам будет на руку, раз сейчас над вами нет иной
власти, кроме божьей, - засмеялся гасконец.
- Возможно.
- Вспоминаете ли вы иногда, милый Арамис, о славных днях нашей молодости,
проведенных среди смеха, попоек и поединков?
- Да, конечно, и не раз жалел о них. Счастливое было время! Delectabile
tempus! (Веселое время! (лат.))
- Так вот, друг мой, эти веселые дни могут повториться, это счастливое
время может вернуться. Мне поручено разыскать моих товарищей, и я начал
именно с вас, потому что вы были душой нашего союза.
Арамис поклонился скорее из вежливости, чем из благодарности.
- Опять окунуться в политику! - проговорил Арамис умирающим голосом и
откидываясь на спинку кресла. - Ах, дорогой д'Артаньян, вы видите, как
размеренно и привольно течет моя жизнь. А неблагодарность знатных людей мы
с вами испытали, не так ли?
- Это правда, - сказал д'Артаньян, - но, может быть, эти знатные люди
раскаялись в своей неблагодарности?
- В таком случае другое дело. На всякий грех - снисхождение. К тому же вы
совершенно правы в одном, а именно - что если уж у нас опять явилась охота
путаться в государственные дела, то сейчас, мне кажется, самое время.
- Откуда вы это знаете? Ведь вы не занимаетесь политикой?
- Ах, боже мой! Хоть я сам и не занимаюсь ею, зато живу в такой среде, где
ею очень занимаются. Увлекаясь поэзией и предаваясь любви, я близко
сошелся с Саразеном, сторонником господина де Копти, с Вуатюром,
сторонником коадъютора, и с Буа-Робером, который, с тех пор как не стало
кардинала Ришелье, не стоит ни за кого или, если хотите, стоит сразу за
всех; так что дела политические не так уж мне чужды.
- Так я и думал, - сказал д'Артаньян.
- Впрочем, друг мой, все, что я скажу вам, - это лишь речи скромного
монаха, человека, который, как эхо, просто повторяет все, что слышит от
других.