Я слышал, что в настоящую минуту кардинал Мазарини очень
обеспокоен оборотом дел. По-видимому, его распоряжения не пользуются тем
уважением, с каким прежде относились к приказаниям нашего былого пугала,
покойного кардинала, чей портрет вы здесь видите; ибо, что ни говори, а,
нужно признаться, он был великий человек.
- В этом я вам не буду противоречить, милый Арамис. Ведь это он произвел
меня в лейтенанты.
- Сначала я был всецело на стороне нового кардинала; я говорил себе, что
министр никогда не пользуется любовью и что, обладая большим умом, какой
ему приписывают, он в конце концов все же восторжествует над своими
врагами и заставит бояться себя, что, по-моему, пожалуй, лучше, чем
заставить полюбить себя.
Д'Артаньян кивнул головой в знак того, что вполне согласен с этим
сомнительным суждением.
- Вот каково, - продолжал Арамис, - было мое первоначальное мнение; но так
как обет смирения, данный мною, обязывает меня не полагаться на
собственное мнение, то я навел справки, и вот, мой друг...
Арамис умолк.
- Что и вот?
- И вот, я должен был смирить свою гордыню; оказалось, что я ошибся.
- В самом деле?
- Да. Я навел справки, как уже вам говорил, и вот что ответили мне многие
лица, совершенно различных взглядов и намерений: "Господин де Мазарини
вовсе не такой гениальный человек, каким вы его себе воображаете".
- Неужели? - сказал д'Артаньян.
- Да. Это ничтожная личность, бывший лакей кардинала Бентиволио, путем
интриг вылезший в люди; выскочка, человек без имени, он думает не о
Франции, а только о самом себе. Он награбит денег, разворует казну короля,
выплатит самому себе все пенсии, которые покойный кардинал Ришелье щедро
раздавал направо и налево, но ему не суждено управлять страной ни по праву
сильного, ни по праву человека великого, ни даже по праву человека,
пользующегося всеобщим уважением. Кроме того, по-видимому, у этого
министра нет ни благородного сердца, ни благородных манер, это какой-то
комедиант, Пульчинелле, Панталоне. Вы его знаете? Я совсем не знаю.
- Гм, - ответил д'Артаньян, - в том, что вы говорите, есть доля правды.
- Мне очень лестно, что благодаря природной проницательности мне удалось
сойтись во взглядах с вами - человеком, живущим при дворе.
- Но вы говорили мне о его личности, а не о его партии, не о его друзьях.
- Это правда. За него стоит королева.
- А это, мне кажется, уже кое-чего стоит.
- Но король не за него.
- Ребенок!
- Ребенок, который через четыре года будет совершеннолетним.
- Ребенок!
- Ребенок, который через четыре года будет совершеннолетним.
- Дело в настоящем.
- Да, но настоящее не будущее; да и в настоящем он не имеет на своей
стороне ни парламента, ни народа, то есть - денег; ни дворянства, ни
знати, то есть - шпаги.
Д'Артаньян почесал за ухом. Он должен был сознаться, что это не только
глубокая, но и верная мысль.
- Вот видите, дружище, я еще не потерял своей обычной проницательности.
Может быть, я напрасно говорю с вами так откровенно: мне кажется, вы
склоняетесь на сторону Мазарини.
- Я? - вскричал д'Артаньян. - Ничуть!
- Вы говорили о поручении.
- Разве я говорил о поручении? В таком случае я плохо выразился. Нет, я
всегда думал то же, что вы. Дела запутались; не бросить ли нам перо по
ветру и не пойти ли в ту сторону, куда ветер понесет его? Вернемся к
прежней жизни приключений. Нас было четыре смелых рыцаря, четыре связанных
дружбой сердца, соединим снова не сердца, - потому что сердца наши всегда
оставались неразлучными, - но нашу судьбу и мужество. Представляется
случай приобрести нечто получше алмаза.
- Вы правы, д'Артаньян, совершенно правы, - ответил Арамис, - и
доказательство я вижу в том, что у меня самого была та же мысль. Только
мне она была подсказана другими, так как я не обладаю вашим живым и
неистощимым воображением: в наше время все нуждаются в посредниках. Мне
было сделано предложение: кое-что из наших былых подвигов стало известно,
и затем, скажу вам откровенно, я проболтался коадъютору.
- Господину де Гонди, врагу кардинала? - вскричал д'Артаньян.
- Нет, другу короля, - ответил Арамис, - другу короля, понимаете? Так вот,
требуется послужить королю, а это - долг каждого дворянина.
- Но ведь король заодно с Мазарини, мой дорогой.
- На деле - так, но против воли; поступками, но не сердцем. В этом и
состоит западня, которую враги короля готовят бедному ребенку.
- Вот как! Но вы предлагаете мне просто-напросто междоусобную войну, милый
Арамис!
- Войну за короля.
- Но король встанет во главе той армии, где будет Мазарини.
- А сердце его останется в армии, которой будет командовать господин де
Бофор.
- Господин де Бофор! Он в Венсенском замке.
- Разве я сказал - Бофор? Ну, не Бофор, так кто-нибудь другой; не Бофор,
так принц Конде.
- Но принц уезжает в действующую армию, и он всецело предан кардиналу.
- Гм, гм! - ответил Арамис.