Кардинал надел перевязь со шпагой, самодовольно оглядел свои красивые и
выхоленные руки и, отбросив грубые замшевые перчатки, полагающиеся по
форме, надел обыкновенные - шелковые.
В эту минуту дверь отворилась.
- Лейтенант д'Артаньян, - доложил камердинер.
Вошел офицер.
Это был мужчина лет тридцати девяти или сорока, небольшого роста, но
стройный, худой, с живыми умными глазами, с черной бородой, но с проседью
на голове, что часто бывает у людей, которые прожили жизнь слишком весело
или слишком печально, - в особенности если волосы у них темные.
Д'Артаньян, войдя в комнату, сразу же узнал кабинет кардинала Ришелье, где
ему пришлось побывать однажды. Видя, что здесь никого нет, кроме мушкетера
его роты, он внимательно посмотрел на этого человека и под одеждой
мушкетера сразу же узнал кардинала.
Д'Артаньян остановился в позе почтительной, но полной достоинства, как
подобает человеку из общества, привыкшему часто встречаться с вельможами.
Кардинал устремил на него взгляд, скорее острый, нежели глубокий,
рассмотрел его внимательно и после нескольких секунд молчания спросил:
- Вы господин д'Артаньян?
- Так точно, монсеньер, - ответил офицер.
Кардинал еще раз посмотрел на умную голову, на лицо, чрезвычайную
подвижность которого обуздали годы и опытность. Д'Артаньян выдержал
испытание: на него смотрели некогда глаза поострее тех, что подвергали его
исследованию сейчас.
- Вы поедете со мной, сударь, - сказал кардинал, - или, вернее, я поеду с
вами.
- Я к вашим услугам, монсеньер, - ответил д'Артаньян.
- Я хотел бы лично осмотреть посты у Пале-Рояля. Как вы думаете, это
опасно?
- Опасно, монсеньер? - удивился д'Артаньян. - Почему же?
- Говорят, народ совсем взбунтовался.
- Мундир королевских мушкетеров пользуется большим уважением, монсеньер,
и, в случае надобности, я с тремя товарищами берусь разогнать сотню этих
бездельников.
- Но вы знаете, что случилось с Коменжем?
- Господин Коменж - гвардеец, а не мушкетер, - ответил д'Артаньян.
- Вы хотите сказать, - заметил кардинал, улыбаясь, - что мушкетеры лучшие
солдаты, чем гвардейцы?
- Каждый гордится своим мундиром, монсеньер.
- Только не я, - рассмеялся Мазарини. - Вы видите, я променял его на ваш.
- Черт побери! - воскликнул д'Артаньян. - Вы это говорите из скромности,
монсеньер! Что до меня, то, будь у меня мундир вашего преосвященства, я
удовольствовался бы им и позаботился бы о том, чтобы никогда не надевать
другого.
- Да, только для сегодняшней прогулки он, пожалуй, не очень надежен.
Бернуин, шляпу!
Слуга подал форменную шляпу с широкими полями. Кардинал надел ее, лихо
заломив набок, и обернулся к д'Артаньяну:
- У вас в конюшне есть оседланные лошади?
- Есть, монсеньер.
- Так едем.
- Сколько человек прикажете взять с собою, монсеньер?
- Вы сказали, что вчетвером справитесь с сотней бездельников; так как мы
можем встретить их две сотни, возьмите восьмерых.
- Как прикажете.
- Идите, я следую за вами. Или нет, постойте, лучше пройдем здесь.
Бернуин, посвети нам.
Слуга взял свечу, а кардинал взял со стола маленький вырезной ключ, и,
выйдя по потайной лестнице, они через минуту очутились во дворе
Пале-Рояля.
II
НОЧНОЙ ДОЗОР
Десять минут спустя маленький отряд выехал на улицу Добрых Ребят, обогнув
театр, построенный кардиналом Ришелье для первого представления "Мирам"
*5; теперь здесь, по воле кардинала Мазарини, предпочитавшего литературе
музыку, шли первые во Франции оперные спектакли.
Все в городе свидетельствовало о народном волнении. Многочисленные толпы
двигались по улицам, и, вопреки тому, что говорил д'Артаньян, люди
останавливались и смотрели на солдат дерзко и с угрозой. По всему видно
было, что у горожан обычное добродушие сменилось более воинственным
настроением. Время от времени со стороны рынка доносился гул голосов. На
улице Сен-Дени стреляли из ружей, и по временам где-то внезапно и
неизвестно для чего, единственно по прихоти толпы, начинали бить в
колокол.
Д'Артаньян ехал с беззаботностью человека, для которого такие пустяки
ничего не значат. Если толпа загораживала дорогу, он направлял на нее
своего коня, даже не крикнув "берегись!"; и, как бы понимая, с каким
человеком она имеет дело, толпа расступалась и давала всадникам дорогу.
Кардинал завидовал этому спокойствию; и хотя оно объяснялось, по его
мнению, только привычкой к опасностям, он чувствовал к офицеру, под
начальством которого вдруг очутился, то невольное уважение, в котором
благоразумие не может отказать беспечной смелости.
Когда они приблизились к посту у заставы Сержантов, их окликнул часовой:
- Кто идет?
Д'Артаньян отозвался и, спросив у кардинала пароль, подъехал к караулу.
Пароль был: Людовик и Рокруа.