Однако ему казалось, что Атос был не вполне прям и откровенен. Кто такой
этот молодой человек? По словам Атоса, его приемыш, а между тем он так
поразительно похож на своего приемного отца. Что означало возвращение к
светской жизни и чрезмерная воздержанность, которую он заметил за столом?
Даже незначительное, по-видимому, обстоятельство - отсутствие Гримо, с
которым Атос был прежде неразлучен и о котором даже ни разу не вспомнил,
несмотря на то что поводов к тому было довольно, - все это беспокоило
д'Артаньяна. Очевидно, он не пользовался больше доверием своего друга;
быть может, Атос был чем-нибудь связан или даже был заранее предупрежден о
его посещении.
Д'Артаньяну невольно вспомнился Рошфор и слова его в соборе Богоматери.
Неужели Рошфор опередил его у Атоса?
Разбираться в этом не было времени. Д'Артаньян решил завтра же приступить
к выяснению. Недостаток средств, так ловко скрываемый Атосом,
свидетельствовал о желании его казаться богаче и выдавал в нем остатки
былого честолюбия, разбудить которое не будет стоить большого труда. Сила
ума и ясность мысли Атоса делали его человеком более восприимчивым, чем
другие. Он согласится на предложение министра с тем большей готовностью,
что стремление к награде удвоит его природную подвижность.
Эти мысли не давали д'Артаньяну уснуть, несмотря на усталость. Он
обдумывал план атаки, и хотя знал, что Атос сильный противник, тем не
менее решил открыть наступательные действия на следующий же день, после
завтрака.
Однако же он думал и о том, что при столь неясных обстоятельствах следует
продвигаться вперед с осторожностью, изучать в течение нескольких дней
знакомых Атоса, следить за его новыми привычками, хорошенько понять их и
при этом постараться извлечь из простодушного юноши, с которым он будет
фехтовать или охотиться, добавочные сведения, недостающие ему для того,
чтобы найти связь между прежним и теперешним Атосом. Это будет нетрудно,
потому что личность наставника, наверное, оставила след в сердце и уме
воспитанника. Но в то же время д'Артаньян, сам будучи человеком
проницательным, понимал, в каком невыгодном положении он может оказаться,
если какая-нибудь неосторожность или неловкость с его стороны позволит
опытному глазу Атоса заметить его уловки.
Кроме того, надо сказать, что д'Артаньян, охотно хитривший с лукавым
Арамисом и тщеславным Портосом, стыдился кривить душой перед Атосом,
человеком прямым и честным. Ему казалось, что если бы он перехитрил
Арамиса и Портоса, это заставило бы их только с большим уважением
относиться к нему, тогда как Атос, напротив того, стал бы его меньше
уважать.
- Ах, зачем здесь нет Гримо, молчаливого Гримо! - говорил д'Артаньян. - Я
бы многое понял из его молчания. Гримо молчал так красноречиво! Между тем
в доме понемногу все затихало. Д'Артаньян слышал хлопанье запираемых
дверей о ставен. Потом замолкли собаки, отвечавшие лаем на лай деревенских
собак; соловей, притаившийся в густой листве деревьев в рассыпавший среди
ночи свои мелодичные трели, тоже наконец уснул. В доме слышались только
однообразные звуки размеренных шагов над комнатой д'Артаньяна: должно
быть, там помещалась спальня Атоса.
"Он ходит и размышляет, - подумал д'Артаньян. - Но о чем? Узнать это
невозможно. Можно угадать все, что угодно, но только не это".
Наконец Атос, по-видимому, лег в постель, потому что и эти последние звуки
затихли.
Тишина и усталость одолели наконец д'Артаньяна; он тоже закрыл глаза и
тотчас же погрузился в сон.
Д'Артаньян не любил долго спать. Едва заря позолотила занавески, как он
соскочил с кровати и открыл окна. Сквозь жалюзи он увидел, что кто-то
бродит по двору, стараясь двигаться бесшумно. По своей привычке не
оставлять ничего без внимания, д'Артаньян стал осторожно и внимательно
всматриваться и узнал гранатовый колет и темные волосы Рауля.
Молодой человек - так как это был действительно он - отворил дверь
конюшни, вывел гнедую лошадь, на которой ездил накануне, взнуздал и
оседлал ее с проворством и ловкостью самого опытного конюха, затем провел
лошадь по правой аллее плодового сада, отворил боковую калитку, выходившую
на тропинку, вывел лошадь, запер калитку за собой, и д'Артаньян увидал,
поверх стены, как он полетел стрелой, пригибаясь под низкими цветущими
ветвями акаций и кленов.
Д'Артаньян еще вчера заметил, что эта тропинка вела в Блуа.
"Эге, - подумал гасконец, - этот ветреник уже пошаливает! Видно, он не
разделяет ненависти Атоса к прекрасному полу. Он не мог поехать на охоту
без ружья и без собак; едва ли он едет по делу, он бы тогда не скрывался.
От кого он прячется?.. От меня или от отца?.. Я уверен, что граф - отец
ему... Черт возьми! Уж это-то я узнаю, поговорю начистоту с самим Атосом".
Утро разгоралось. Д'Артаньян снова услышал все те звуки, которые замирали
один за другим вчера вечером, - все начинало пробуждаться: ожили птицы на
ветвях, собаки в конурах, овцы на пастбище; ожили, казалось, даже
привязанные к берегу барки на Луаре и, отделясь от берегов, поплыли вниз
по течению. Д'Артаньян, чтоб никого не будить, оставался у своего окна,
но, заслышав в замке шум отворяемых дверей и ставен, он еще раз пригладил
волосы, подкрутил усы, по привычке почистил рукавом своего колета поля
шляпы и сошел вниз.