- Да, это так, - ответил Гито.
- Так вот, мой милый Гито, - продолжал кардинал, - я заметил, что вы,
кроме вашей храбрости, которая не подлежит никакому сомнению, и много раз
доказанной верности, отличаетесь еще и превосходной памятью.
- Вы это заметили, монсеньер? - сказал гвардейский капитан. - Черт, тем
хуже для меня.
- Почему?
- Без сомнения, одно из главных достоинств придворного - это умение
забывать.
- Но вы, Гито, не придворный, вы храбрый солдат, один из тех славных
воинов, которые еще остались от времен Генриха Четвертого и, к сожалению,
скоро совсем переведутся.
- Черт побери, монсеньер! Уж не пригласили ли вы меня сюда для того, чтобы
составить мой гороскоп?
- Нет, - ответил Мазарини, смеясь, - я пригласил вас, чтобы спросить,
обратили ли вы внимание на нашего лейтенанта мушкетеров?
- Д'Артаньяна?
- Да.
- Мне ни к чему было обращать на него внимание, монсеньер: я уже давно его
знаю.
- Что же это за человек?
- Что за человек? - воскликнул Гито, удивленный вопросом. - Гасконец.
- Это я знаю; но я хотел спросить: можно ли ему вполне довериться?
- Господин де Тревиль относится к нему с большим уважением, а господин де
Тревиль, как вы знаете, один из лучших друзей королевы.
- Я хотел бы знать, показал ли он себя на деле...
- Храбрым солдатом? На это я могу ответить вам сразу. Мне говорили, что
при осаде Ла-Рошели, под Сузой, под Перпиньяном он совершил больше, чем
требовал его долг.
- Но вы знаете, милый Гито, мы, бедные министры, нуждаемся часто и в
другого рода людях, не только в храбрецах. Мы нуждаемся в ловких людях.
Д'Артаньян при покойном кардинале, кажется, был замешан в крупную интригу,
из которой, по слухам, выпутался очень умело?
- Монсеньер, по этому поводу, - сказал Гито, который понял, что кардинал
хочет заставить его проговориться, - я должен сказать, что мало верю
всяким слухам и выдумкам. Сам я никогда не путаюсь ни в какие интриги, а
если иногда меня и посвящают в чужие, то ведь это не моя тайна, и ваше
преосвященство одобрит меня за то, что я храню ее ради того, кто мне
доверился.
Мазарини покачал головой.
- Ах, - сказал он, - честное слово, бывают же счастливцы министры, которые
узнают все, что хотят знать.
- Монсеньер, - ответил Гито, - такие министры не меряют всех людей на один
аршин: для военных дел они пользуются военными людьми, для интриг -
интриганами.
Обратитесь к какому-нибудь интригану тех времен, о которых вы
говорите, и от него вы узнаете, что захотите... за плату, разумеется.
- Хорошо, - поморщился Мазарини, как всегда бывало, когда речь заходила о
деньгах в том смысле, как про них упомянул Гито, - заплатим... если иначе
нельзя.
- Вы действительно желаете, чтобы я указал вам человека, участвовавшего во
всех кознях того времени?
- Per Bacco! (Клянусь Вакхом! (итал.)) - воскликнул Мазарини, начиная
терять терпение. - Уже целый час я толкую вам об этом, упрямая голова!
- Есть человек, по-моему вполне подходящий, но только согласится ли он
говорить?
- Уж об этом позабочусь я.
- Ах, монсеньер, не всегда легко заставить говорить человека,
предпочитающего молчать.
- Ба! Терпением можно всего добиться. Итак, кто он?
- Граф Рошфор.
- Граф Рошфор?
- Да, по, к несчастью, он исчез года четыре назад, и я не знаю, что с ним
сталось.
- Я-то знаю, Гито, - сказал Мазарини.
- Так почему же вы сейчас жаловались, ваше преосвященство, что ничего не
знаете?
- Так вы думаете, - сказал Мазарини, - что этот Рошфор...
- Он был предан кардиналу телом и душой, монсеньер. Но, предупреждаю, это
будет вам дорого стоить: покойный кардинал был щедр со своими любимцами.
- Да, да, Гито, - сказал Мазарини, - кардинал был великий человек, но
этот-то недостаток у него был. Благодарю вас, Гито, я воспользуюсь вашим
советом, и притом сегодня же.
Оба собеседника подошли в это время ко двору Пале-Рояля; кардинал
движением руки отпустил Гито и, заметив офицера, шагавшего взад и вперед
по двору, подошел к нему.
Это был д'Артаньян, ожидавший кардинала по его приказанию.
- Пойдемте ко мне, господин д'Артаньян, - проговорил Мазарини самым
приятным голосом, - у меня есть для вас поручение.
Д'Артаньян поклонился, прошел вслед за кардиналом по потайной лестнице и
через минуту очутился в кабинете, где уже побывал в этот вечер.
Кардинал сел за письменный стол и набросал несколько строк на листке
бумаги.
Д'Артаньян стоял и ждал бесстрастно, без нетерпения и любопытства, словно
военный автомат, готовый к действию или, вернее, к выполнению чужой воли.
Кардинал сложил записку и запечатал ее своей печатью.
- Господин д'Артаньян, - сказал он, - доставьте немедленно этот ордер в
Бастилию и привезите оттуда человека, о котором здесь говорится. Возьмите
карету и конвой да хорошенько смотрите за узником.