Сказано -
сделано. Благодаря шпорам бронзового всадника, послужившим нам стременами,
мы мигом взобрались на круп, устроились отлично и видели все превосходно.
Уж пять плащей было сдернуто, и так ловко, что никто даже пикнуть не
посмел, как вдруг один менее покладистый дуралей вздумал закричать:
"Караул!" - и патруль стрелков тут как тут. Герцог д'Аркур, Фонтраль и
другие убежали; де Рие тоже хотел удрать. Я его стал удерживать; говорю,
что никто нас здесь не заметит; не тут-то было, не слушает, стал слезать,
ступил на шпору, шпора пополам, он свалился, сломав себе ногу, и, вместо
того чтобы молчать, стал вопить благим матом. Тут уж и я соскочил, но было
поздно. Я попал в руки стрелков, которые отвезли меня в Шатле, где я и
заснул преспокойно в полной уверенности, что назавтра выйду оттуда. Но
миновал день, другой, целая неделя. Пишу кардиналу. Тотчас за мной
приходят, отвозят в Бастилию, и вот я здесь пять лет. За что? Должно быть,
за дерзость, за то, что сел на коня позади Генриха Четвертого, как вы
думаете?
- Нет, вы правы, мой дорогой Рошфор, конечно, не за это. Но вы, по всей
вероятности, сейчас узнаете, за что вас посадили.
- Да, кстати, я и забыл спросить вас: куда вы меня везете?
- К кардиналу.
- Что ему от меня нужно?
- Не знаю, я даже не знал, что меня послали именно к вам
- Вы фаворит кардинала? Нет, это невозможно!
- Я фаворит! - воскликнул д'Артаньян. - Ах, мой несчастный граф! Я и
теперь такой же неимущий гасконец, как двадцать два года тому назад,
когда, помните, мы встретились в Менге.
Тяжелый вздох докончил его фразу.
- Однако же вам дано поручение...
- Потому что я случайно оказался в передней и кардинал обратился ко мне,
как обратился бы ко всякому другому; нет, я все еще лейтенант мушкетеров,
и, если не ошибаюсь, уж двадцать первый год.
- Однако с вами не случилось никакой беды; это не так-то мало.
- А какая беда могла бы со мной случиться? Есть латинский стих (я его
забыл, да, пожалуй, никогда и на знал твердо): "Молния не ударяет в
долины". А я долина, дорогой Рошфор, и одна из самых низких.
- Значит, Мазарини по-прежнему Мазарини?
- Больше чем когда-либо, мой милый; говорят, муж королевы.
- Муж!
- Если он не муж ее, то уж наверное любовник.
- Устоять против Бекингэма и сдаться Мазарини!
- Таковы женщины! - философски заметил д'Артаньян.
- Женщины - пусть их; но королевы!..
- Ах, бог ты мой, в этом отношении королевы - женщины вдвойне.
- Устоять против Бекингэма и сдаться Мазарини!
- Таковы женщины! - философски заметил д'Артаньян.
- Женщины - пусть их; но королевы!..
- Ах, бог ты мой, в этом отношении королевы - женщины вдвойне.
- А герцог Бофор все еще в тюрьме?
- По-прежнему. Почему вы об этом спрашиваете?
- Потому что он был хорош со мной и мог бы мне помочь.
- Вы-то, вероятно, сейчас ближе к свободе; скорее вы поможете ему.
- Значит, война?
- Будет...
- С Испанией?
- Нет, с Парижем.
- Что вы хотите сказать?
- Слышите ружейные выстрелы?
- Да. Так что же?
- Это мирные горожане тешатся в ожидании серьезного дела.
- Вы думаете, они на что-нибудь способны?
- Они подают надежды, и если бы у них был предводитель, который бы их
объединил...
- Какое несчастье быть взаперти!
- Бог ты мой! Да не отчаивайтесь. Уж если Мазарини послал за вами, значит,
он в вас нуждается; а если он еще нуждается, то смею вас поздравить. Вот
во мне, например, уже давно никто не нуждается, и сами видите, до какого
положения это меня довело.
- Вот еще, вздумали жаловаться!
- Слушайте, Рошфор, заключим договор...
- Какой?
- Вы знаете, что мы добрые друзья.
- Черт возьми! Эта дружба оставила следы на моем плече - три удара шпаги.
- Ну, так если вы опять будете в милости, не забудьте меня.
- Честное слово Рошфора, но с тем, что и вы сделаете тоже.
- Непременно, вот вам моя рука.
- Итак, как только вам представится случай поговорить обо мне...
- Я поговорю. А вы?
- Я тоже. А ваши друзья, о них тоже нужно позаботься?
- Какие друзья?
- Атос, Портос и Арамис. Разве вы забыли о них?
- Почти.
- Что с ними сталось?
- Совсем не знаю.
- Неужели?
- Клянусь, что так. Как вы знаете, мы расстались. Они живы - вот все, что
мне известно. Иногда получаю от них вести стороной. Но где они, хоть
убейте, не могу вам сказать. Честное слово! Из всех моих друзей остались
только вы, Рошфор.
- А знаменитый... как его звали, того малого, которого я произвел в
сержанты Пьемонтского полка?
- Планше?
- Вот, вот! Что же сталось со знаменитым Планше?
- Он женился на хозяйке кондитерской с улицы Менял; он всегда любил
сласти; и так как он сейчас парижский буржуа, то, по всей вероятности,
участвует в бунте.