- Позволь же мне сбегать за лекарем... позволь... - рыдала я.
- Не к чему,-ответил он.- Ты знаешь, я кое-что смыслю в хирургии.
Любая из этих ран смертельна,но пока яеще жив...Господь бог,карающий
убийц и предателей,продлил мою жизнь на несколько часов... Вскоре начнется
новый приступ горячки,ивсему настанет конец.Никакой лекарь на свете не
может его предотвратить.
Он говорил с мучительными усилиями. Я упросила его немного отдохнуть.
- Ты права,-согласился он, - мне надо поберечь свои последние силы.
Дай мне бумагу и перо.
Япринесла.Нотуттолько онзаметил,чтокисть егоправой руки
рассечена ударом шпаги.Впрочем,писал он вообще с трудом...Ему пришлось
бросить перо.
- Нет,лучше буду говорить,-сказал он,- и бог продлит мою жизнь,
пока я все не скажу, ибо спасти отца должен только его сын.
ИПерро рассказал мнетогда,вашасветлость,тустрашную историю,
которую вытолько что услышали от меня.Но рассказывал он ее струдом,с
частыми и мучительными перерывами и когда не в силах был продолжать рассказ,
топриказывал мнеспускаться вниз ипоказываться домашним.Япоявлялась
перед ними встревоженная -увы, тут притворяться не приходилось, - посылала
их разведать о чем-нибудь в Лувр,потом ко всем друзьям графа,ко всем его
знакомым...Госпожа де Пуатье ответила,что не видела его,агосподин де
Монморанси - что не понимает, из-за чего, в сущности, его беспокоят.
Так были от меня отведены все подозрения,чего и хотел Перро, и убийцы
егонаверняка думали,чтоихтайнаосталасьвказемате,гдезаточен
господин, и в могиле, где похоронен его слуга.
Ксередине днястрашная боль,дотехпор терзавшая его,как будто
немного утихла.Нокогда яобрадовалась этому,онспечальной усмешкой
сказал:
- Это улучшение -начало горячки, о которой я говорил. Но, слава богу,
страшный рассказ приходит кконцу.Теперьтебеизвестно все,чтознали
только бог да трое убийц,атвоя верная и мужественная душа не выдаст этой
кровавой тайны допоследнего дня,когда можно будет посвятить внее того,
кто имеет право ее знать.Ты слышала,какую клятву взял с меня господин де
Монтгомери.Эту же клятву явозьму ис тебя,Алоиза.Пока гнев божий не
поразит трех всемогущих убийц моего господина,тыбудешь молчать,Алоиза.
Поклянись же в этом умирающему мужу.
Заливаясь слезами,ядаласвященную клятву,которую нарушила только
ныне.Ведь эти враги еще живы, они страшны и могущественны, как никогда. Но
вы собираетесь умереть,иесли вы осторожно иблагоразумно воспользуетесь
полученными сведениями, то они не погубят вас, быть может, а спасут и вашего
отца и вас.Но повторите мне, монсеньер, что я не совершила смертного греха
и что господь бог и мой дорогой Перро простят мне это клятвопреступление.
- Тутнетникакогоклятвопреступления,святаяженщина,-ответил
Габриэль,-тыпоступила как настоящий преданный друг.
- Тутнетникакогоклятвопреступления,святаяженщина,-ответил
Габриэль,-тыпоступила как настоящий преданный друг.Но заканчивай же!
Заканчивай!
- Перро,- продолжала она, - сказал мне вот что: когда меня не станет,
тызапрешь этот дом,отпустишь слуг ипереберешься вМонтгомери снашим
мальчиком иГабриэлем.ВМонтгомери тыбудешь жить не всамом замке,а
уединишься в нашем домике.Воспитывай наследника графа без роскоши и шума -
словом,так,чтобы друзья знали его, а враги забыли. Лучше будет, пожалуй,
чтоб сам Габриэль до восемнадцати лет не знал своего имени,азнал только,
что он дворянин. Ты сама рассудишь, что лучше.
Потом он взял с меня слово исполнить последнее его приказание.
- Для Монморанси,-сказал он мне,- я погребен на кладбище Невинных
Душ.Еслижеобнаружится хотьмалейший следмоего возвращения сюда,ты
погибла, Алоиза, а вместе с тобою, быть может, и Габриэль. Но у тебя сильная
рука иверное сердце.Едва закроешь мне глаза,соберись с духом,дождись
глубокой ночи и,когда все домашние уснут,отнеси меня встарый подземный
склепсеньоровдеБриссак,бывшихвладельцевнашегоособняка.Вэту
покинутую усыпальницу давно никто не заглядывал,азаржавленный ключ от ее
двери ты найдешь вбольшом бауле вграфской спальне.Так я упокоен буду в
освященной могиле...
К вечеру начался бред,чередовавшийся с приступами чудовищной боли.В
отчаянии яколотила себя в грудь,но он знаками давал мне понять,что ему
никто уже не поможет.
Наконец, снедаемый жаром и жестокими страданиями, он прошептал:
- Алоиза, пить!.. Одну только каплю...
Я и раньше в невежестве своем предлагала ему напиться, но он всякий раз
отказывался. Теперь я поспешила налить ему стакан воды.
Прежде чем взять его, он сказал:
- Алоиза, последний поцелуй и последнее прости!.. И помни! Помни!
Обливаясь слезами,япокрыла его лицо поцелуями.Потом он попросил у
меня распятие, приложился к нему губами, еле слышно шепча: "О боже мой! Боже
мой!"-илишь тогда взял измоей руки стакан.Сделав один-единственный
глоток, он содрогнулся всем телом и откинулся на подушку. Он был мертв.
В молитвах и слезах провела я вечер.
Кдвум часам ночи вдоме все стихло.Я смыла кровь с тела покойного,
завернула его впростыню и,призвав бога напомощь,понесла по лестницам
свою драгоценную ношу. Когда силы мне изменяли, я опускалась на колени перед
усопшим и молилась.
Наконец через долгие полчаса я дотащилась до дверей склепа.Когда я не
безтрудаотперла ее,ледяной ветер пахнул наменяизадул лампу.Но,
собравшись с силами, я снова зажгла ее и уложила тело мужа в пустую открытую
гробницу.Впоследний разприложившись губамиксавану,яопустила на
гробницутяжелуюмраморнуюплиту,навекиотделившуюотменядорогого
спутника моей жизни.