Кстати,это
облегчило наше предприятие. Вашасупруга(епископвыделилголосомэто
слово), ваша супруга вчера передала мне оттуда последние новости.
Мортимер почувствовал, что краснеет, и возблагодарил темноту,скрывшую
его смятение. Он побеспокоился о королеве раньше, чем о своих родныхио
своей собственной жене. И почему, спрашивая о ней, онпонизилголос?Не
означало ли это, что все полтора года в заточении он думал лишь о королеве
Изабелле?
- Королева желает вам всяческого добра, - продолжал епископ. - Этоона
вручила мне из своего ларца, - кстати, из полупустого ларца, которыйнаши
добрые друзья Диспенсеры великодушно соглашаются оставлять ей, - деньги, а
я вручу их вам, чтобы вы могли жить во Франции. Все же остальное - то, что
положено Элспею, брадобрею, плата за лошадей и ожидающийваскорабль,-
все это оплатила моя епархия.
Он положил свою руку на руку беглеца.
- Да вы промокли! - воскликнул он.
- Пустяки! - проговорил Мортимер. - Воздух свободы быстро высушит меня.
Он поднялся, снял камзол и рубашку и стоял теперь в лодке собнаженным
торсом. У негобылокрасивое,крепкоетело,мощныеплечиидлинная
мускулистая спина; в заточениионпохудел,нотемнеменееотнего
по-прежнемувеялосилой.Толькочтовзошедшаялуназаливалаего
серебристым светом, обрисовывая мускулы на груди.
- Сообщница влюбленных, недруг беглецов, - сказал епископ, показывая на
луну. - Мы удачно проскочили.
Роджер Мортимер чувствовал, как по его коже и мокрымволосамструился
ночной ветерок, напоенный влагой и ароматом трав. Темза, плоская и черная,
бежала вдоль лодки, а весла вздымали фонтаны сверкающих брызг. Приближался
противоположный берег. Барон обернулся, чтобы взглянуть последнийразна
Тауэр, высокий, непомерно огромный, вздымающийся над крепостнымистенами,
рвами и насыпями. "Из Тауэра не бегут..." Он был первым узником,которому
удалосьсовершитьпобегизТауэра;онпонималвсезначениесвоего
поступка, понимал, что бросает вызов могуществу королей.
Позади, в ночи, вырисовывался уснувший город. Вдольобоихбереговдо
большогоТорговогомоста,охраняемоговысокимибашнями,медленно
покачивался лес мачт.ЭтостоялинаякорекораблиЛондонскойГанзы,
Тевтонской Ганзы,ПарижскойГанзыморскойторговли.Кораблисовсей
Европы, которые привозили полотна из Брюгге, медь, деготь, вар, кожи, вина
из Сентонжи и Аквитании, сушеную рыбу, а вывозили во Фландрию, вРуан,в
Бордо, в Лиссабон хлеб, кожи, олово, сыры и особенно шерсть, лучшую в мире
шерсть английских овец. Среди кораблей своей формой иобильнойпозолотой
выделялись большие венецианские галеры.
Но Роджер Мортимер Вигморский уже думал о Франции. Сначала онпопросит
убежища в Артуа, у своего кузена Жана де Фиенна, сына брата егоматери...
И он широко распростер руки жестом свободного человека.
АепископОрлетон,сожалевший,чтонеродилсяникрасавцем,ни
сеньором, не без зависти смотрел на этокрупное,уверенноевдвижениях
тело, точно напрягшееся перед прыжком, на этот высокий, словно литой торс,
на этот гордый подбородок ижесткиевьющиесяволосычеловека,который
увозит с собой в изгнание судьбу Англии.
2. ПОРУГАННАЯ КОРОЛЕВА
Подушечка из красного бархата, накоторуюкоролеваИзабелластавила
свои узкие ступни, была протерта донитокосновы;золотыекисточкина
четырех ее углах потускнели; французские лилии и английские львы,вышитые
на ткани, обтрепались. Но к чему менять подушку, к чему заказывать другую,
если новая сразу же попадет под вышитые жемчугом туфли Хьюга Диспенсера-
любимца короля! Королева смотрела наэтустаруюподушечку,знакомуюс
плитами всех замков королевства, - несколько месяцев вДорсете,затемв
Норфолке, прошлую зиму в Уорвике, а это лето вЙоркшире,всякийразне
более трех дней на одном месте. Менее недели назад, первого августа,двор
находилсявКоуике;вчераостановилисьвЭзерике;сегодняпочти
по-лагерному расположились в приорстве Киркхейм; а послезавтра,возможно,
отправятся в Локтон или Пикеринг. Несколько пыльныхдрапировок,погнутую
посуду, поношенные платья - весь багаж королевы Изабеллы - снова свалятв
дорожные сундуки; кровать с пологом разберут, а потом ее вновьсоберутв
другомместе,даисамакроватьотчастыхперевозок,тогогляди,
развалится,инаэтукроватькоролеваукладывалассобойтосвою
придворную даму Джейн Мортимер, то своего старшего сына,принцаЭдуарда,
ибо боялась, что ее убьют,еслионаостанетсяодна.Неосмелятсяже
Диспенсеры заколоть еенаглазахнаследногопринца...Ипродолжалось
путешествие по королевству, по зеленым его полям и грустным замкам.
Эдуарду II хотелось показать себя самым ничтожнымсвоимвассалам;он
воображал, что, останавливаясь у них,оказываетимчестьиспомощью
дружеских слов приобретет в их лице верных союзников протившотландцеви
уэльской партии; но в действительности он выгадал бы куда больше, еслибы
не показывался на людях. Вкаждомегодвижениичувствоваласькакая-то
развинченность и вялость; та чрезмерная легкость, с какойонтолковало
государственных делах и какая, по его мнению, являласьпризнакомистинно
королевскойбезмятежности,оскорбляласеньоров,аббатовиименитых
горожан, приходивших поведатьемуоместныхнуждах;егоподчеркнутая
интимность со своим всемогущим камергером, чью рукуоннежнопоглаживал
даже на заседаниях Совета и во времямессы,егорезкийсмех,щедроты,
которыми он ни с того ни с сего осыпал какого-нибудь писца либоконюшего,
подтверждали скандальные слухи, доходившиедосамыхотдаленныхуголков
графств, где мужья, конечно, так же как и повсюду, изменялисвоимженам,
но изменяли с женщинами; и то, о чем до его приезда говорили лишь шепотом,
после его отъезда говорили во весь голос. Достаточно было появитьсяэтому
светлобородому венценосному красавцу, столь слабому духом, и сразужеот
королевского престижа ивеличиянеоставалосьиследа.Аокружавшие
Эдуарда II алчные куртизаны навлекали на него еще большую ненависть.
Всеми забытая Изабелла присутствовалаприэтомпозоре,невсилах
помешать падению королевского престижа.