Джей у которого не было шляпы, прямиком вышел на крыльцо, Хийдт же немного задержался. Я подал ему пальто и шляпу.
– Послушайте, Арчи. Вы должны что то сделать!
– Согласен. Что именно?
– Не знаю. Но в отношении Сью – великий боже, неужели он говорил серьезно, а?
– Вопрос не в том, каковы его истинные намерения. Нужно учитывать и мои. Черт побери, я утратил покой и сон, а в скором времени я могу лишиться
самой жизни, свободы и надежды на счастье. Каждую минуту жду ареста, как вы думаете, это пустяк?.. Желаю приятных сновидений!
– Что Сью наговорила полиции в отношении вас?
– Не искушайте… У меня низкая сопротивляемость, а при открытой двери ничего не стоит простудиться. Если вы не возражаете?
Он вышел, я захлопнул за ним дверь и на задвижку, и на цепочку, вернулся в кабинет, сел за стол и сказал:
– А вы считали, что это могло оказаться полезным!
Вулф хмыкнул:
– Ты все напечатал?
– Да. Двенадцать страниц.
– Можно взглянуть?
Не приказ, а просьба. Во всяком случае Вулф помнит, что это общее дело.
Я выдвинул ящик, достал первый экземпляр и протянул ему. Он внимательно проверил заголовок и первую страницу, перелистал остальные, заглянул в
конец, уронил листы на стол и сказал:
– Твою записную книжку, пожалуйста.
Я сел и достал блокнот и ручку.
– Две копии, – сказал он, – первый экземпляр мой. Заголовок большими буквами: «Письменные показания под присягой Ниро Вулфа». Как обычно, «Штат
Нью Йорк, округ Нью Йорк». Текст: «Сим удостоверяю, что двенадцать последующих страниц, прикрепленных к этой, запятая, являются полным и точным
изложением разговора, который состоялся в моем офисе 13 октября 1961 года между мною, Сьюзен Мак Леод и Арчи Гудвином; точка с запятой; что
ничего из сказанного не было пропущено или добавлено в этом машинописном отчете, точка с запятой; и что разговор был полнейшей импровизацией,
запятая, заранее не подготовленным и непродуманным». Место для моей подписи, а ниже принятая формула для нотариуса. В своем экземпляре ты
сделаешь то же самое с соответствующими изменениями в тексте.
Я поднял голову:
– Олл райт, значит я этим занимался не только для того, чтобы не наседать на вас. Юридически мы имеем полное право воспользоваться этим
протоколом. Не нужно считаться и с этической стороной. Она добровольно явилась сюда и все рассказала. Я ее герой. И, как говорил Маслов, она на
самом деле согласилась бы выйти за меня замуж, если бы я ее об этом попросил. Может быть, она научится сносно танцевать, если очень постарается,
хотя, надо признаться, мне это кажется сомнительным. Она зарабатывает куда больше, чем вы платите мне, а детей мы можем отложить на будущее. Вы
говорите, что сомневаетесь, что ее осудят, но этого мало. Прежде чем я подпишу это заявление, я должен быть уверен, что вы не откажетесь от
нашего общего дела, как только я окажусь вне опасности?
– Рррр, – раздалось мне в ответ.
– Согласен. Это чертовски обременительно. Она полностью виновата в том, что втянула меня в эту историю, даже не предупредив меня, и что если
девушка заманивает человека в яму, он имеет полное право выбраться из нее, но вы должны помнить, что теперь я герой. Герои не выбираются… Так
даете ли вы мне слово, что наше общее дело заключается в том, чтобы она не угодила за решетку?
– Как я могу дать тебе слово, если я ни в чем не уверен?
– Вношу поправку. Что вы не махнете на все рукой?
Он втянул воздух через нос и выпустил его через рот:
– Хорошо, я не займу нейтральной позиции, видимо, это ты хотел выразить.
Он посмотрел на восемнадцать страниц, лежащих на его столе:
– Будь любезен привести мисс Пинелли в мою комнату без пяти девять утра.
– Не смогу. Она приходит в контору лишь в 9.30.
– В таком случае приведи ее в 9.40 наверх в теплицу, захвати с собой эти бумаги для подписания.
Он взглянул на настенные часы:
– Ты сможешь это напечатать утром, ты же не спал сорок часов. Иди ложись.
Это было настоящим знаком внимания с его стороны, и я почувствовал особую благодарность, когда поднимался по лестнице к себе в комнату. За
исключением крайней необходимости Вулф не разрешал его беспокоить с девяти до одиннадцати утра, когда он находился в оранжерее, но в то же время
он не пожелал отложить нотариальное оформление своего письменного заявления до того момента, когда сам спустится вниз.
Когда я лег в постель и выключил свет, я задумался о том, просить ли сейчас повысить мне зарплату или дождаться конца года, но заснул, так и не
приняв окончательного решения.
Фактически мне никогда не приходило в голову свалить вину на Сью. Я продолжал занимать выжидательную позицию после завтрака в четверг, когда
звонил Лайле Пинелли, которая работает секретарем в административном здании на Восьмой авеню и немножко подрабатывает в нотариальной конторе,
оформляя различные документы по вызовам.
Составление письменного заявления меня ни к чему не обязывало. Самым важным было решить, как действовать дальше. Поэтому я попросил Лайлу
приехать, она тут же явилась, и я провел ее наверх в оранжерею. Она торопилась вернуться назад, но поскольку в жизни своей не видела орхидей, а
нормальный человек не в состоянии равнодушно пройти мимо скамеек, вставленных горшками с растениями от самых нежных тонов до тропически ярких и
пышных, она вышла оттуда уже после десяти, умилив Вулфа своим непритворным восторгом. Я заплатил ей за услуги и выпустил из дома, прошел в
кабинет и спрятал документы в сейф.
Как я только что говорил, я фактически никогда не намеревался свалить на Сью, это случилось помимо меня. В десять минут двенадцатого Вулф,
спустившийся из оранжереи ровно в одиннадцать, сидел за своим столом, просматривая утреннюю почту, а я за своим разбирал принесенные им черенки
растений, когда раздался дверной звонок. Я пошел в холл посмотреть на визитера, возвратился назад и сказал:
– Кремер. Пойду спрячусь в подвале.
– Проклятие, – заворчал Вулф, – я хотел… Ну да ладно…
– Ведь не существует никакого закона о необходимости отвечать на дверные звонки, верно?
– Нет… мы его примем.
Я пошел, отворил дверь, сказал «с добрым утром» и посторонился. Он перешагнул через порог, достал из кармана сложенную пополам бумажку и
протянул ее мне. Я ее развернул, одного взгляда было бы достаточно, но я прочитал ее целиком.
– Во всяком случае, мое имя написано правильно, – сказал я, протягивая к нему обе руки, – надевайте же наручники. Как это говорится, от сумы да
тюрьмы не отказывайся.
– Что за шутовство? Оно неуместно… Я хочу видеть Вулфа.
Он зашагал через прихожую к кабинету. Весьма беспечно. Ведь я мог бы выскочить из дома и смыться. С полсекунды я обдумывал такую возможность,
но, к сожалению, я не смог бы увидеть выражение физиономии Кремера, когда он понял бы, что я удрал.
Когда я вошел в кабинет, он опускал свои телеса в красное кожаное кресло, одновременно укладывая шляпу на стоящий рядом столик.
– Я только что вручил Гудвину ордер на его арест, – говорил он, – и на этот раз он останется в тюрьме.
– Какая честь, – произнес я, – на протяжении одной недели за мной приезжает не какой нибудь захудалый флик, а инспектор!
Глаза Кремера были прикованы к физиономии Вулфа.