Не получив ответа и на этот раз, Рибейра жестом изобразил, что что-то пьет, потом похлопал себя по животу и закатил глаза. Официант энергично закивал и поспешил прочь. Завсегдатаи продолжали толпиться вокруг столика Рибейры, обсуждать его странные ужимки и спорить, на каком языке написана маленькая книжечка, которую иностранец пытался читать вслух.
Официант вернулся и принес чашечку кофе.
Рибейра холодно посмотрел на эту чашечку, потом кивнул, выпил кофе и жестом попросил еще. Официант ушел. Завсегдатаи тем временем наблюдали за движениями иностранца и обсуждали его одежду и его манеру пить кофе. Некоторое время Рибейра сидел молча и медленно багровел от такого количества любопытных зрителей. Потом он обратился к собравшимся по-испански:
– Говорит ли здесь кто-нибудь по-испански?
Никто не ответил. Рибейра улыбнулся и продолжил:
– В таком случае, господа, я имею полную возможность сообщить вам, что вы – банда паршивых ублюдков с манерами стада свиней, с которыми вы состоите в близком родстве.
Увидев дружескую улыбку Рибейры, завсегдатаи кофейни заулыбались в ответ.
– Более того, – тепло и дружелюбно заявил Рибейра, – у всех у вас в бородах вши, у ваших жен сифилис, а сами вы – шлюхины дети.
Завсегдатаи поняли по его тону, что иностранец их хвалит. Они заулыбались еще шире, покивали друг другу и решили, что иностранцы в общем-то не такие уж плохие люди. Вторую чашку кофе Рибейра смог выпить спокойно.
Глава 6
Мак-Кью медленно прошел через многолюдный рынок. К нему со всех сторон тянулись скрюченные смуглые руки, размахивали, указывали, умоляли, требовали. Нищие срывали свое тряпье и показывали гноящиеся раны. Безногая нищенка подтолкнула к Мак-Кью своего слепого ребенка. Ребенок протягивал перед собой деревянную плошку. Мак-Кью отступил в сторону и прибавил шагу. Он не посмел дать денег этому ребенку: если дать одному, как ты откажешь другим? Он не смел поверить в окружившую его нищету; если бы он поверил, это бы слишком многого от него потребовало.
Мак-Кью повернул к железнодорожной станции, подальше от новой группы нищих. Дорога к станции пролегала через ряд лотков. На лотках торговали неизвестными американцу овощами и мясом, над которым кружились тучи мух. Мак-Кью свернул в узкую улочку. Впереди уже виднелась станция. Шум базара затих.
Мак-Кью услышал позади звук шагов и обернулся. В его сторону быстро шел высокий негр. Негр выглядел как один из тех нубийских борцов, на которых путешественникам указывал майор Харкнесс. На негре была лишь набедренная повязка; сложен он был великолепно. Кожа негра была покрыта серой золой, а на правом запястье у него было надето какое-то странное украшение. Когда негр подошел поближе, Мак-Кью увидел, что это деревянный браслет, на котором закреплены две полоски меди, довольно толстые и, похоже, очень острые. Мак-Кью подумал, что это, должно быть, и есть тот самый боевой браслет, о котором говорил Харкнесс.
Инженер отступил к стене, чтобы пропустить негра. Боец подошел поближе, распространяя вокруг себя запах просяного пива. Потом он с улыбкой повернулся, его правая рука с тяжелым браслетом взлетела и обрушилась на голову Мак-Кью.
Мак-Кью как-то ухитрился уклониться от удара. Он быстро огляделся, но, похоже, на помощь рассчитывать не приходилось. Оба конца улочки манили к себе, но перед Мак-Кью пританцовывал здоровенный негр, стараясь прижать инженера к грязной стене. Мак-Кью с силой ударил негра в живот, но нубиец выдержал удар и сам в свою очередь ударил правой. Мак-Кью заблокировал удар, но ему показалось, что ручищи у этого негра словно из дуба. Атлет ударил снова. Мак-Кью попытался перехватить правую руку негра, и на мгновение ему даже удалось ее удержать. Потом нубиец вырвался и быстро рубанул противника. Браслет просвистел над ухом Мак-Кью и ударил его в правое плечо, оставив глубокую рану.
Негр двинулся вперед. Мак-Кью прижался к стене и попытался пнуть негра в пах. Нубиец уклонился и принял удар на бедро. Его правая рука уже снова была занесена для удара, а левая тянулась к противнику. Мак-Кью проклял тесную улочку и скользнул вдоль стены. Ему нужно было совсем немного – прорваться мимо чертова негра к безопасному многолюдью базара или железнодорожной станции. Но нубиец повторил его движение и снова хлестнул правой рукой, задев американца по голове.
Тут у Мак-Кью гнев взял верх над благоразумием. Кровь стала заливать ему глаза, а нубиец снова протянул левую руку, пытаясь вцепиться в противника. Мак-Кью попятился, потом внезапно метнулся вперед. Он обеими руками схватил левую руку негра, поймал его за указательный палец и резко рванул в сторону. Палец хрустнул. Нубиец, судя по виду, почувствовал скорее удивление, чем боль. Он рванулся в сторону и оставил глубокую ссадину на шее американца. Мак-Кью отступил на шаг и снова приподнял ногу. Негр повернулся, защищая пах, но Мак-Кью ударил его в коленную чашечку. Нубиец оступился. Следующий удар Мак-Кью нанес вытянутыми пальцами правой руки в горло негра.
Нубиец, задыхаясь, упал. Мак-Кью дернулся было нанести удар в пах – он стал бы смертельным, – но все же сдержался. Негр был совершенно беспомощен; он корчился на земле и не мог даже встать. Теперь с обоих концов улочки бежали люди. Мак-Кью услышал отдаленный полицейский свисток. Улочка заполнилась народом. Все что-то гневно кричали, а некоторые начали придвигаться поближе. Мак-Кью заметил в толпе блеск металла. Он запустил руку за пазуху и взялся за рукоятку пистолета, но не стал его извлекать. Это наверняка спровоцировало бы беспорядки. Он вытащит оружие, только если ему действительно придется стрелять. Но Мак-Кью очень надеялся, что полиция подоспеет раньше.
Глава 7
Поезд на Хартум отправился из Эль-Обейда в начале первого ночи 12 августа, во второй день Дха'л-Хиджа. Европейцы ехали в вагоне, по здешним меркам считавшемся первым классом. Паломникам отвели отдельный вагон, в который они и набились, как селедки в бочку. У Харита было отдельное купе. Он пригласил эль-Тикхейми разделить с ним это купе, исходя из убеждения, что лучше уж присматривать за врагом лично. Эль-Тикхейми, придерживавшийся того же мнения, проводил у Харита большую часть времени. Оба противника старались превзойти друг друга в любезности и сплетничали, словно две старухи.
Ненависть связала их крепче, чем могла бы связать дружба. Но если не считать этого, у них было очень много общего. Они происходили из одной страны, говорили на одном языке и занимались одним делом. У них имелись общие знакомые, обоим им доводилось жить в Мекке, Медине, Джидде и Сане. У них был сходный жизненный опыт и сходные взгляды на жизнь. Они одинаково не любили христиан, евреев, европейцев в целом, Израиль, Россию, Америку, Египет, Ирак, друзов, туарегов, исмаилитов и шиитов. Общие предрассудки создавали некое ощущение товарищества; Харит и эль-Тикхейми интуитивно понимали друг друга. Осторожное соперничество заставляло их относиться друг к другу внимательнейшим образом. Так они стали друзьями, отнесясь к этому с грустной иронией. Эта мимолетная дружба, возникшая из ненависти, должна была окончиться кровью. Оба знали об этом и считали это восхитительным парадоксом. Поезд катил по пустыне к городу Кости, а друзья-враги продолжали свою бесконечную беседу.
Путем огромных усилий и значительных расходов европейцам удалось найти для больного мистера Отта отдельное купе. Они не жалели сил: возня с Оттом помогала им скрасить скучное путешествие в поезде. Они постарались отыскать подходящую для больного еду. Они напомнили больному, что ему нужен полный покой и необходимо побольше спать.
Но Отт принялся капризничать. Он настаивал, чтобы европейцы остались с ним. Хотя ему и было трудно разговаривать, он все-таки сказал, что не желает оставаться один. Он хочет видеть других людей и слышать их разговоры. Исходя из этой просьбы двое-трое путешественников постоянно находились в купе Отта, читали или о чем-нибудь беседовали. Когда они оттуда выходили, Прокопулос постоянно отзывал их в сторонку и объяснял, что все это не пойдет мистеру Отту на пользу. Больной нуждается в покое, согласен он с этим или нет. Прокопулос просил, чтобы они пореже приходили к мистеру Отту в его же интересах.
Европейцам казалось, что Прокопулос прав. Но потом они вспоминали, как Отт шепотом просил составить ему компанию, и решали, что в его состоянии они бы тоже не захотели валяться в одиночестве. И, кроме того, ехать в отдельном купе было куда приятнее, чем в забитом вагоне первого класса. Потому они продолжали посещать Отта, несмотря на все просьбы и увещевания Прокопулоса.
Когда больного первый раз навестил Мак-Кью, Отт увидел, что голова и шея инженера перевязаны. Родезиец захотел узнать, что случилось.
– Какой-то пьяный придурок из местных попытался убить меня, – объяснил Мак-Кью. – Но на этот раз полиция подоспела вовремя. Вот, собственно, и все.
Кроме инженера, в купе в тот момент находился майор Харкнесс. В полицейском участке он узнал об этом происшествии чуть больше, чем счел нужным сказать американец, и майора заинтересовали некоторые моменты. За годы, проведенные в Судане, Харкнессу крайне редко приходилось слышать, чтобы опытный боец с браслетом ввязался в драку. То, что он был пьян, это еще не повод. Видимо, бойца подкупили. Но кому могла понадобиться смерть Мак-Кью?
Особый интерес у Харкнесса вызвали отдельные подробности драки. Мак-Кью сумел уклониться буквально от всех ударов или заблокировать и смягчить их. Нападающий смог нанести американцу лишь поверхностные травмы, а ведь это был мастер своего дела. Мак-Кью почти сразу перешел в наступление, сломал нубийцу указательный палец, раздробил ему коленную чашечку и едва не убил его колющим ударом в горло. Что это было? Дзюдо? Саватэ? Эти подробности затронули солдатский инстинкт Харкнесса. Вполне возможно, что Мак-Кью когда-то служил в рейнджерах. Во всяком случае, американец был превосходно натренирован.
Харкнесс попытался узнать побольше, но Мак-Кью упорно продолжал хранить молчание. Похоже, эта нелепая мистификация доставляла ему удовольствие. В конце концов Мак-Кью ушел, а вскоре за ним последовал и Харкнесс.
Дождавшись, когда Отт останется один, Прокопулос вошел и осторожно закрыл за собой дверь. Потом он повернулся к постели. Отт лежал с закрытыми глазами. Он был одет и вдобавок укрыт тремя одеялами. Грек посмотрел на желтое, восковое лицо больного. Отт дышал, но грудь едва-едва приподнималась. Прокопулос тихо приблизился к постели.
Отт мгновенно открыл глаза. Под одеялами что-то шелохнулось, и Прокопулос увидел, что ему в грудь смотрит иссиня-черное револьверное дуло.
– Что тебе здесь нужно, ворюга вшивый? – поинтересовался Отт.
– Возможно, я и вправду вор, – невозмутимо ответил Прокопулос. – Но в таком случае мы с вами коллеги.
– Возможно, – не стал спорить Отт. – Но у меня в руках оружие, и ты можешь вынудить меня пустить его в ход. Так что лучше проваливай и держись от меня подальше.
– Раз уж вы начали говорить так откровенно, – сказал Прокопулос, – то и я позволю себе эту роскошь. Мое внимание, мистер Отт, привлек тот факт, что вы носите в полом каблуке вашей туфли около десятка необработанных алмазов. Такой способ транспортировки навел меня на мысль, что вы приобрели их не совсем законным способом. Я также предположил, что в вашем нынешнем состоянии вам просто необходим надежный помощник.
– Убирайся, – прохрипел Отт.
– Могу вас заверить, – продолжал Прокопулос, – что мои условия достаточно разумны. Я прошу всего лишь равной доли в камнях. Взамен я могу гарантировать безбоязненное прохождение таможни, перелет в любой город мира и лучшую больницу, которой только может потребовать ваше заболевание.
– Вот в это я могу поверить, – хмыкнул Отт. – Ты охотно сдал бы меня в больницу. Для опытов. Пятьдесят на пятьдесят? Прокопулос, до тех пор, пока я способен хотя бы выпустить в тебя пулю, я не стану тебе доверять.
– Но вам придется мне довериться, – настаивал на своем Прокопулос. – Я знаю вашу тайну. А что, если я выдам вас полиции? Что, если я отправлю анонимное письмо таможенникам на египетской границе?
Мгновение Отт молча смотрел на Прокопулоса. Глаза его лихорадочно блестели, но на лице застыло холодное выражение.
– Конечно, ты можешь это сделать, и тогда полиция арестует меня. Я не могу тебе помешать. Но зато и я могу выдать полиции тебя.
– Выдать меня? – вежливо удивился Прокопулос. – А за какое преступление?
– За убийство ван Хаарнина в Эль-Фашере.
– Вы, должно быть, бредите, – сказал Прокопулос. – Во-первых, я его не убивал. Во-вторых, у меня есть алиби.
– Ну и что? – спросил Отт. – Неважно, убивал ты ван Хаарнина или нет. Важно то, что полиции нужен убийца. Смотри, что получится. Полиция арестует меня за контрабанду алмазов, а я сдам им тебя как моего соучастника. Копы потянут тебя на допрос раньше, чем ты успеешь выбраться из Судана. Если ты все-таки каким-то образом ускользнешь от них, они примутся искать тебя в Европе и на Ближнем Востоке. И они тебя найдут, потому что их очень заинтересует моя история.
– Они могут допросить меня, – сказал Прокопулос, – но им не за что меня арестовывать.
– Да ну? Я признаюсь, что украл камни, и скажу, что ты мой сообщник. Я скажу, что мы заранее договорились встретиться в Форт-Лами. Ты должен был позаботиться о транспорте и следить, чтобы детективы компании «Де Бирс» нам не помешали. За это я дал тебе четыре алмаза. Но ты выполнил свою часть работы слишком хорошо – ты убил детектива Дитца. Я его точно не убивал: это могут подтвердить управляющий отеля и майор Харкнесс. Я играл с ним в бильярд. А кто может подтвердить твое алиби? Кто твой свидетель – Харит? Человек с репутацией работорговца? Да он вообще не захочет ради тебя являться в суд.
– Очень остроумно, – признал Прокопулос. – Но здесь есть недочеты. Ничто не подтверждает, что я получил четыре алмаза, а ведь в «Де Бирс» знают точное их число. И все алмазы будут найдены у вас.
– Опять неверно, – сказал Отт, приподнимаясь на локте. – Ты думаешь, что я держу все камни при себе? Ну уж нет! Именно на случай ареста я спрятал четыре камня отдельно. Я рассчитывал, что, если меня поймают, я подкуплю кого-нибудь и увернусь от тюрьмы. А если не выгорит, заберу эти камни, когда отсижу свой срок. Эти четыре камня не в Южной Африке. Они достаточно близко от Форт-Лами, чтобы полицейские поверили, что это ты их там спрятал.
Отт откинулся на подушку и усмехнулся.
– Согласен, дело очень запутанное, и в нем куча натяжек. Ну и что с того? И суданцы, и южноафриканцы очень хотят заполучить убийцу ван Хаарнина. Они пошлют запрос в Интерпол и поинтересуются, не числится ли за тобой каких-нибудь грехов в Европе. Я уверен, что-нибудь числится. Я думаю, что они с радостью повесят это убийство на тебя.
– Что за чушь! – воскликнул Прокопулос. – Ни суд, ни полиция не действуют подобным образом!
– Что, правда?
– Ну… Бывают, конечно, судебные ошибки…
– Брось! – сказал Отт. – Ты – мошенник, а значит, ты наверняка числишься где-нибудь в полицейских досье. Когда полиция получит мое подробное признание, почему бы ей не осудить за это убийство тебя?
– В принципе это возможно, – признал Прокопулос. Голос грека дрогнул. – Но зачем нам угрожать друг другу, мистер Отт? Возможно, я поступил неразумно, запросив половину. Хорошо, пусть будет треть. Мы просто обязаны прийти к соглашению – мы слишком много знаем друг о друге.
– Никаких соглашений, – отрезал Отт.
– Давайте будем благоразумны, – попросил Прокопулос. – Не забывайте – я могу отправить вас в тюрьму.
– А я могу повесить на тебя обвинение в убийстве. Так что твоя карта бита. А теперь выметайся отсюда.
– Ну что ж, – пожал плечами Прокопулос. – Возможно, вы согласитесь обговорить этот вопрос попозже. До Хартума далеко. Вы тяжело больны. Доктор предупреждал, что вам опасно отправляться в путь.
– Убирайся!
– Я навещу вас позже. Вам действительно следует поспать, мистер Отт. Постоянное бодрствование может плохо отразиться на вашем здоровье.
Прокопулос поклонился и вышел из купе. Некоторое время Отт смотрел на закрытую дверь. Разговор с Прокопулосом истощил его силы. Отт мысленно проклял хитрого ублюдка. На этот раз его удалось запугать, но ведь такая тварь не смирится с тем, что алмазы ускользнули у него из-под носа. Чертова крыса примется поджидать удобного момента, чтобы закончить работу, которую начал гепатит.