– А зря. Есть же старый способ, даже если у тебя телефон без определителя: не вешаешь трубку, идешь к соседям, звонишь на телефонную станцию и узнаешь номер.
– Некогда мне было по соседям шляться. Я думал, что здесь Тамара...
– И кинулся очертя голову ее спасать, да? Тоже мне, рыцарь... К тому же твоя Тамара, оказывается, и не хочет, чтобы ее спасали. Ей и в тыквинской компании хорошо...
– Она прикидывается, – сказал я. Мне и самому хотелось в это верить. Хотя – еда из ресторана, поездки на охоту... Тамара при первом муже привыкла к спокойной и красивой жизни, а я ей такую жизнь предоставить не мог. Вот отсюда и все ее закосы – то в сторону ДК, то в сторону Тыквина.
– А здесь бы я устроил засаду, – бросил мимоходом Шумов, глядя на жалкий остов «Запорожца», мокнущий под дождем. – Если бы я поджидал здесь Мухина, то засел бы за этой развалиной...
– Мухин подъехал с той стороны, – уточнил я. – И подловили его уже в самом доме. Или он их подловил, тут сложно сказать...
– Интересно, – пробормотал Шумов, подходя к дому номер 142. – Труп самого Мухина исчез. Ну а те два трупа? Они что, тоже пропали? Или они все лежат здесь? Если они здесь, то мы сейчас поймем это по запаху...
У двери Шумов на миг остановился, пригладил волосы и сунул руку в карман пальто. Как я понял, именно в тот карман, где лежал пистолет.
– Зайдем? – предложил Шумов и толкнул дверь плечом. Я ввалился следом и замер, как громом пораженный.
Трупами тут и не пахло. Пахло как будто борщом. Во всяком случае, чем‑то съедобным и свидетельствующим о том, что в доме живут люди, да не какие‑нибудь там бомжи, а люди семейные, со своим хозяйством, вполне обустроенные и относительно благополучные.
Со второго этажа доносились какие‑то мирные звуки вроде позвякивания посуды, а сама лестница сверкала чистотой. У меня в подъезде лестница не была такой чистой, как в доме номер 142 по Пушкинской улице. Если бы я уже не посещал дом пару дней назад, мне бы и в голову не пришло, что по этой лестнице могут скатываться продырявленные пулями трупы.
– Ты, кажется, утверждал, что дом необитаем, – сказал Шумов, не вынимая руку из кармана.
– Он выглядел необитаемым, – поправил я. – Было темно и безлюдно. Только три трупа и я.
Именно в этот момент наверху зазвучали голоса. Шумов посмотрел на меня с большим сомнением.
– Хотя, – он словно рассуждал вслух, – если в доме стреляют, то нормальные люди не будут высовываться наружу. Они будут сидеть по квартирам. Или даже заберутся под кровати. А когда стрельба заканчивается, они снова вылезают и начинают варить борщ. И это самое время поговорить с ними по душам.
Шумов решительно зашагал по лестнице вверх. При первом же шаге ступени под его ботинками отчаянно заныли – точно так же они звучали и в ту ночь, когда я, дико труся и все же сжимая кулаки как последнюю надежду, поднимался наверх, чтобы столкнуться там лицом к лицу с Лехой Мухиным. Этот скрип меня успокоил – он доказывал, что я не спятил, что все случившееся в ту ночь было правдой. Трупы можно убрать, лестницу – вымыть, лампочки – ввернуть, а борщ – сварить, однако перебрать половицы на лестнице никому в голову не пришло, и теперь скрип ласкал мой слух. Я твердо знал – это было, это было здесь, и никто не мог убедить меня в обратном.
– Здравствуйте, – донеслось сверху. Я в два прыжка преодолел оставшиеся ступени и увидел Шумова, а рядом с ним – сутулого человечка неопрятного вида. Человечек был одет – снизу доверху – в старые галоши, белые шерстяные носки почти до самых колен, спортивные штаны с пузырями на коленях и сиреневого цвета кофту, видимо, женскую.
Впечатление неопрятности происходило не столько даже от пузырей на коленях, сколько от пучков щетины разной длины на подбородке и от вида прилипшей к губе ленточки капусты. На шее у мужчины болтались очки на резиночке, и теперь обитатель 142‑го дома медленно водрузил очки на переносицу, осмотрел Шумова и выдавил из себя равнодушное:
– Здрасть...
– Мы из милиции, – сказал Шумов, и я поразился, насколько изменился его голос. Теперь в нем не было пьяного легкомыслия, а лишь официальная сухость и строгость. Однако мужчина с капустой на губе в гробу видал его сухость и строгость.
– Ну и хули? – простодушно спросил он.
– Три дня назад у вас здесь было происшествие, – невозмутимо продолжал Шумов, а я осторожно протиснулся мимо него в конец коридора, к тому самому шкафу, из которого на меня выпал тогда Мухин. Шкаф был на месте, и уже это радовало. А вот с пулевыми отверстиями было сложнее. Не то чтобы их не было. Наверное, они все же были. Но дверцы шкафа теперь были заклеены цветными плакатами «Блестящих». Девочки улыбались и прикрывали своими розовыми телами следы перестрелки. Но это было ненадежное прикрытие. Я прижал подушечки пальцев к глянцевой бумаге и стал гладить гладкие девичьи тела, ножки и ручки, пока бумага под пальцами вдруг не прорвалась и палец не скользнул в дырочку. Пулевую.
А сзади меня Шумов пытал мужчину с капустой. Тот не сдавался:
– Вам в милиции виднее... Если говорите, что было происшествие, значит, было. Только я вам не свидетель, потому как в ночь сторожем служу... Утром я прихожу, да и спать сразу ложусь.
– Ну а другие? Соседи ваши? Неужели они вам ничего не говорили?
– А вы у соседей и спрашивайте, – посоветовал мужчина, подтянув штаны, развернулся и прошествовал обратно в свою комнату.
Я поманил Шумова и показал ему на дверцу шкафа.
– Ты чего тут наковырял? – не понял Шумов. – Возбудился на девок в купальниках?
– Это дырки от пуль, – пояснил я. – В этом шкафу сидел Мухин. И отсюда он на меня вывалился. Мертвый.
– Он что – маленького роста, этот Мухин? – спросил Шумов, разглядывая шкаф. – Как он тут уместился?
– Примерно метр семьдесят, – сказал я, припомнив незабвенный образ Лехи. – А может, и меньше. Но в шкаф он уместился, это точно.
– А чемоданов при нем не было?
– Нет, – слишком быстро сказал я.
– А‑а, – догадался Шумов. – Ты ведь не посмотрел, да?
– Где мне тут смотреть? – стал я оправдываться. – На меня из шкафа покойник падает, а я буду в тряпках рыться? Да я чуть не обделался от страха!
– Это твое личное дело, – сказал Шумов. – Пусть ты сначала не сообразил, но потом‑то у тебя было время. Ты звонил Тыкве, ты таскал вниз мухинский труп...
– И я все это делал быстро! Мне некогда было думать!
– Вот в этом твоя главная проблема, – вынес приговор Шумов. – Вот за это ты и расплачиваешься. Ну да ладно... С этого капустника мало толку, надо спрашивать других соседей.
– Кхм, – сказал я. – Я, конечно, дурак, но, вот когда я в ту ночь поднялся по лестнице, вот эта дверь была открыта.
– Прекрасно, – кивнул Шумов. – Так давай ее откроем еще раз.
Ну я и открыл.
5
Шумов разочарованно посмотрел на меня и сказал:
– И это все?
Я пожал плечами. В комнате было все точно так же, как в ту ночь. Плотно занавешенные окна, телевизор на тумбочке, платяной шкаф. Картина на стене.