Дело стоит чемодана алмазов и двухсот пятидесяти тысяч баксов, а он мне предлагает жалкую тысячу. Курам на смех... Тыква, он жадный. Вот пусть и мучается через свою жадность. Тысяча долларов! Да я лучше самого Тыкву бесплатно застрелю!
Шумов сказал эту фразу, а я подумал о тех гильзах, что полетели только что в воду. Интересно, куда отправились пули от тех гильз? Со слов Гиви Хромого выходило, что Шумов – просто частный сыщик, мучающийся запоями. Это еще куда ни шло. Со слов Гарика выходило, что это псих со склонностью к убийству. Полетевшие в пруд гильзы подтверждали скорее второе, чем первое. Мне это не нравилось. Если Шумов не сыщик, а псих, а его хозяйка Орлова – не бизнесменша, а Барыня... Мне в этой компании делать нечего.
Но хуже всего было то, что я ничего не мог сказать наверняка. Я мог свести себя с ума подозрениями, но уверенности от этого не прибавилось бы.
– Стоп, – сказал Шумов, разглядывая заколоченную станцию, находившуюся от нас метрах в ста. – А что это мы все усложняем? У нас нет лодки, и мы не можем выплыть на середину пруда. Но ведь и три дня назад тут лодки наверняка уже не было. А значит, тыквинские ребята кидали труп не с лодки, а с берега. Далеко можно закинуть труп, у которого гири в карманах? Не думаю. Если они зашли в воду по пояс, а потом кинули... – Шумов погрузился в раздумья и расчеты. Он ходил по берегу, иногда дергая руками, будто бы поднимая и швыряя какой‑то предмет. – Задача упрощается, – выдал он результат своих размышлений. – Надо просто обойти пруд по всему периметру, проверяя дно метров на шесть‑семь от берега.
Когда он это сказал, я посмотрел на черную воду и поежился.
– Это потребует времени, – сказал Шумов. – Но если ты будешь постоянно держать в голове тот факт, что на шее у покойника висит ключ от пещеры с сокровищами, то время пролетит быстро. Имей в виду, что, если ты не выловишь этого покойника, тебя пустят на фарш.
Я выпрямился и настороженно посмотрел на Шумова:
– Я, может, ослышался? Ты все время говоришь – «ты». Если ты не выловишь... Я что, один все это буду боронить?
– Ну так это же тебя пустят на фарш, не меня, – прагматично объяснил Шумов. – Орлова меня разве что с дачи прогонит. А еще я кашляю, – и он немедленно продемонстрировал свое умение издавать отрывистые хриплые звуки.
– Разделение труда, значит? – мрачно оглядел я пруд, сразу же превратившийся в моих глазах в небольшое море без берегов. – Ты командуешь, а я в поте лица...
– Ты этот труп уже упустил однажды, – напомнил Шумов. – Упустить труп, это же надо! Вот теперь ищи его, искупай вину. Расплачивайся за отсутствие интуиции.
Я материл его всю дорогу до лодочной станции и обратно. Снятый с пожарного щита багор выглядел плохо сохранившимся оружием времен монгольского нашествия. Но это было хоть что‑то.
– Ну и вперед, – приободрил меня Шумов. – Раньше начнешь, раньше кончишь. Только уж не увлекайся, не залезай по пояс, а то не кончишь никогда. Вот, держи... – Он раскрыл спортивную сумку, которую притащил с собой, и вынул оттуда бледно‑зеленые резиновые чехлы от армейского ОЗК.
В этих чехлах и с багром наперевес я полез в пруд под напутственные возгласы Шумова.
Час спустя, выбивая зубами отчаянную дробь и еле удерживая в посиневших пальцах багор, я вылез обратно. Шумов забрал у меня орудие труда и всунул мне в рот горлышко бутылки с водкой, я сделал два больших глотка, ощутил тепловой удар и улыбнулся трясущимися губами. Когда я смог членораздельно заговорить, то я в первую очередь сказал:
– Сам... теперь... лезь!!!
– Разумеется, – хладнокровно ответил Шумов и стал расстегивать свое шикарное кашемировое пальто.
3
Еще полтора часа спустя на противоположном конце пруда я стоял с бутылкой водки в руке, поджидая Шумова, чтобы совершить ответный акт любезности. Шумов, однако, вылезать из воды не торопился, методично тыча багром в воду и неторопливо двигаясь вдоль берега. Выражение его лица при этом не менялось, менялся зато его цвет – сначала шумовская физиономия стала серой, потом бледно‑серой, а к исходу полутора часов приняла пугающий голубоватый оттенок.
– М‑меняемся? – предложил я, с дрожью вспоминая о прогулке по грязным водам.
– Дай‑ка хлебнуть, – попросил Шумов. – Хлебну и подумаю...
Он подошел поближе к берегу, и я вручил ему бутылку, приняв на временное хранение багор. Шумов отпил из бутылки, поежился и, как обещал, подумал. Подумав, он выпил еще. Цвет лица остался прежним, но в глазах появилось что‑то вроде живого блеска. Шумов еще подумал и снова поднес бутылку ко рту. Тут я не выдержал:
– Нам не хватит на все озеро, если ты будешь хлестать такими темпами!
Шумов выслушал меня, сделал два глотка и ответил:
– Мы все равно не осилим все озеро. Я вот сейчас подумал и понял – мы его не осилим.
– Вернемся завтра? – предположил я.
– Нет, – сказал Шумов. – Мы предпримем мозговой штурм. Мы напряжем наши мозги и быстренько определим, где лежит труп.
– Интересное предложение, – сказал я. Про свои мозги я точно знал, что они находятся в замороженном состоянии. Насчет мозгов Шумова, учитывая скорость поглощения им водки, у меня тоже были определенные сомнения.
Но у Шумова никаких сомнений не было. Он торжественно объявил:
– Мозговой штурм будем проводить по методике позитивного пьянства!
После этого он в считаные секунды вылил внутрь себя остаток водки. А я приготовился цеплять багром бесчувственное шумовское тело и тянуть его к берегу. Но – пронесло. В смысле, Шумов устоял.
Мозговой штурм, очевидно, шел по полной программе – Шумов как‑то странно наклонил голову, потом резко дернул ее назад и чуть не упал. Минуты две он восстанавливал равновесие, затем обнаружил в своей руке пустую бутылку, коротко размахнулся и швырнул ее себе за спину.
– Никого не зашиб? – любезно поинтересовался он и повернулся, чтобы удостовериться в бескровном итоге пуска пустой бутылки. Само собой, никого стеклотарой не задело, и, кажется, Шумова это удивило. Он так и застыл, глядя на воду, которая только что поглотила источник живительной энергии. Может, он ждал, что бутылка всплывет?
Шумов повернулся ко мне, и я с удивлением заметил, что он совершенно серьезен и на пьяного совсем не похож. Разве что улыбка на его бледно‑голубом лице была уж слишком дикая:
– Ты видишь?
– Что именно? – скептически переспросил я.
– Вон там, за деревьями... – Шумов сгоряча двинулся в указанном направлении, но быстро осознал, что ходить по воде аки посуху у него пока еще не получается. Чертыхаясь, он выбрался на берег и, не снимая защитных чехлов, зашагал к какой‑то одному ему известной цели. Я, положив багор на плечо, потащился следом.
– Тут же все кусты по берегу, – бормотал Шумов на ходу, – или бревна какие‑то валяются... Подойти трудно! А там, – он снова ткнул куда‑то рукой, – там, я видел, открытый такой кусочек есть... Там удобнее и подъехать, и подойти...
Вскоре он вправду вывел меня на участок берега, похожий на чрезвычайно замусоренный дикий пляж. Весь участок был длиною метров в пять‑шесть, и со стороны лодочной станции его трудно было заметить.
– Видишь? – тихо спросил меня Шумов.
– Что? – не понял я и ринулся вперед, чтобы рассмотреть поближе что‑то неизвестное, но Шумов оттолкнул меня назад и прошипел с неподдельной злобой:
– Ну куда же ты прешь! Все у тебя под ногами, ты же затопчешь.