– Если бы ты сразу начал думать в этом направлении – еще неделю назад, – ты бы додумался. А сейчас у нас нет на это времени. Вот... – Он положил на стол передо мной листок бумаги.
– Что это? – спросил я, с опаской присматриваясь к листку.
– Прочитай.
Я взял лист бумаги, развернул его и прочитал: «Барыне станет дурно, когда она узнает. Алексей».
– Я нашел это в «Белом Кролике», – с плохо скрываемым торжеством пояснил Шумов. А я понял, что являюсь круглым идиотом. За моей спиной сочувственно гудели холодильники. Я молча смотрел перед собой, переживая собственное ничтожество. И я бы его в конце концов пережил, если бы в кабинет не вломился с перекошенной рожей Карабас.
– Через черный ход! – рявкнул он. – И хватит с меня трупов в «Антилопе»!
3
Потом мы с Шумовым наскоро обсудили вопрос, чьи трупы имел в виду Карабас – наши или вломившейся в «Антилопу» тыквинской компании? Мы решили, что Карабас опасался за здоровье тыквинских ребят. За наше не было смысла беспокоиться – бегали мы быстро.
Но прежде чем рвануть через черный ход, Шумов рискованно высунулся из‑за угла и окинул взглядом зал.
– Тыквинские ребята, точно, – сообщил он мне на бегу минуту спустя. – И злые такие... Между прочим, с ними тот самый тип, которого ты недавно случайно пристрелил. Неплохо выглядит. Рожа, правда, покорябанная, в пластырях, но ходит, разговаривает... На зомби не похож.
Я выматерился на ходу. То меня мучила совесть, что я убил человека, теперь же грыз очередной приступ неполноценности – надо же, человека убить нормально не смог! А этот человек собрал всех своих и примчался с ответным визитом! Вот козел!
– Ты же говорил, – прохрипел на бегу Шумов, – что дядя тебя отмажет от Тыквы... И вообще от всех неприятностей...
– Не успел! – выкрикнул я, не сбавляя ходу. – Он только поехал договариваться с Тыквой...
– Будет обидно, если тебя прикончат по недоразумению...
– А если тебя прикончат?
– А меня не прикончат! – самоуверенно заявил Шумов и устроил чемпионский спринт метров на двести. Потом он остановился, сложился пополам и рухнул наземь. Когда я подбежал поближе к неподвижному телу, Шумов открыл глаза и сообщил: – Будем считать, что оторвались...
– Клевый получился отрыв, – согласился я и присел на корточки рядом с сыщиком. – И все же, где ты нашел записку?
– А, проняло? – Шумов легко вскочил на ноги и отряхнул полы пальто. – Я ходил в «Белый Кролик». Я вернулся на место твоего преступления, Саша. Причем неоднократно. Я сначала ходил туда беседовать с Тыквой, а потом еще один раз ходил специально в тот кабинет. И нашел там записку.
– Где?
– Где‑где. В трубе.
– В какой еще трубе?
– В вентиляционной. Большая такая труба. Разве ты ее не замечал?
– Стоп, – схватился я за голову. – Труба. В трубе – записка. Мухин? В трубе?!
– Объясняю на пальцах, – сказал Шумов, настороженно поглядывая по сторонам. – Ты знаешь, кто из тех двоих оболтусов был с Мухиным на зоне? Циркач или Пистон? Циркач. А ты знаешь, почему у него такая кличка? Да потому, что он в цирковом училище был, пока не сел. А учился он там на гимнаста. Я Гарику дал поручение выяснить, он и выяснил.
– Но это же Циркач... – растерянно возразил я. – А тут был Мухин...
– Объясняю. На зоне Циркач и Мухин вместе участвовали в самодеятельности.
Показывали гимнастические этюды. А ростом Мухин меньше и Циркача, и меня, и тебя. И он гибкий, сволочь! Гибкий, маленький, умный – жуткое сочетание. Он заранее присмотрел место для своей аферы, заранее выкрутил шурупы из решетки в вентиляционной трубе... Ему оставалось вынуть решетку, залезть в трубу и снова вставить за собой решетку. Вы заходите – его нет. Времени на поиски у вас нет, потому что Мухин только что по мобильнику вызвал милицию в «Белый Кролик». Вы убегаете, прибегает ОМОН, но эти просто проходят мимо. Мухин выбирает момент – может, он даже дождался ночи, – вылезает из трубы, берет свои бабки и уходит. Но перед этим он оставляет в трубе записку: «Барыне будет плохо». Он знает, что его ищут, но он над преследователями прикалывается. Вот фрукт, а?!
– Фрукт, – потрясенно согласился я. – Он мог положить чемодан с алмазами в диван, а сам залезть в трубу... Или сам залезть в диван, а чемодан запихнуть в трубу.
– Это уже неважно, – махнул рукой Шумов. – Как все было на самом деле, знает только сам Мухин. Важно, что это хитрый, умный и расчетливый тип. Который целенаправленно к чему‑то лезет. Знает, что за ним по пятам идут – причем не шушера типа Тыквы, а кто‑то пострашнее, – и все равно делает свое дело. И записочки оставляет, мерзавец...
– Одно уточнение, – сказал я. – Не «оставляет», а «оставлял». Не «делает свое дело», а «делал свое дело». Он мертв, Костя, и это была не массовая галлюцинация.
– Где труп? Где ключик на шее? На что мне приманить Треугольного?
– Ключик... – Я вдруг вспомнил про телефонный звонок из Тамариной конторы. – Он еще и ключи от квартиры утащил.
– От какой еще квартиры?
– Тамара сторговала ему квартиру... Пятикомнатную. Он же вроде бы и алмазы пошел продавать, чтобы наличные раздобыть...
– И он ключи не вернул?
– То ли он не вернул, то ли они у Тамары остались...
– У нас нет трупа, – загнул Шумов большой палец. – У нас нет чемодана с деньгами, – он загнул указательный палец. – И у нас нет ключа от пятикомнатной квартиры, – он загнул средний палец. – И не идиоты ли мы после этого?
– В каком смысле?
Вместо ответа Шумов стремительно сорвался с места. Полы мухинского пальто развевались, и могло показаться, что сыщик летит над черным асфальтом в неярком свете уличных фонарей. На коротких крыльях из темно‑серого кашемира.
4
Шумов не успокоился до самой улицы Чайковского. Он поносил меня всякими нехорошими словами, наиболее приличными из которых были «тормоз на пути прогресса». Прогрессом, разумеется, был сам Константин Сергеевич.
– Раньше ты мне не мог про эти ключи рассказать? Или у тебя профессиональная болезнь всех вышибал – идиотизм с осложнениями на мочеполовую систему?!
Я пропустил мимо ушей мочеполовую систему и ответил:
– Я не знал раньше про ключ.
– А откуда же ты вдруг узнал? Как это тебя вдруг осенило?
– Мне позвонили.
– Кто тебе позвонил? Благотворительная организация помощи жертвам сотрясений мозга? Фонд опеки вышибал‑профессионалов? – презрительно пыхтел Шумов. – Позвонил... Позвонил?
Его будто парализовало. Прямо под светящейся цифрами табличкой «Ул. Чайковского, 42».
Я подумал, что Шумову полегчает, если все же отвечу на его оскорбительные вопросы:
– С Тамариной работы мне позвонили. А не из какого не из фонда...
– Когда тебе позвонили?
– Ну, часа два назад.