За свой счет, потому что у Кэрби нет денег на чужие билеты. Вы прикинулись экспертом. Такая вот сказочка, мистер Лемьюел, – сказал Сент‑Майкл и зловеще усмехнулся. – И эту сказочку вы поведаете белизскому суду, мистер Лемьюел.
– Я говорю правду, – вяло сказал Лемьюел, но видение белизского суда уже захватило его воображение. Суда далекого, чужеземного и отрешенного, как Бробдигнэг. Суда беспощадного, как инквизиция.
– Мистер Лемьюел, – заявил Сент‑Майкл, – я могу освободить вас и отправить обратно в гостиницу. Примите душ, успокойтесь, освободите номер, садитесь в самолет, возвращайтесь в Штаты. Вы вольны сделать все это.
– О, слава богу.
– Но знаете, что вы не вольны делать?
– Ч‑что?
– Подходить к американскому посольству ближе, чем на два квартала. Постарайтесь даже не смотреть в его сторону.
– Хорошо, не буду, – совершенно искренне пообещал Лемьюел. – Я усвоил урок, мистер Сент‑Майкл. Вы никогда… вы никогда больше не услышите обо мне.
ПЕРЕД БУРЕЙ
Когда раздался звонок, Кэрби простонал и заворочался в тесном закутке. Он разомкнул спекшиеся губы, открыл заплывшие глаза и отыскал на приборной доске «Синтии» проклятущий заводной будильник. Кэрби нажал кнопку, и жуткий звон оборвался. Липкие веки тотчас сомкнулись снова, но было уже поздно: он видел циферблат. Он понял, что утро настало. Он знал, что проснулся.
Проклятье, зараза! Кругом лежала вонючая марихуана. Ветки дерева не полностью закрывали самолет, и металлический фюзеляж нагрелся. Кэрби терпеть не мог спать на борту. То ногам, то голове вечно не хватало места, отчего он просыпался, будто деревянный, и тело часами ныло от боли. Неохотно признав, что бодрствует, он полез в надверный кармашек, достал темные очки и оглядел маленький уголок большого мира к востоку от мыса Романо и к югу от Форт‑Майерс во Флориде. Какая‑то странная равнина: частично заболоченная, сухие кусты и пыльные карликовые сосны. Часть равнины, правда, пошла под апельсиновые рощи и пастбища для лошадей или скота. Там, где стоял самолет Кэрби, обычно паслись лошади, но пару лет назад земля перешла к другому хозяину и теперь опустела. Хотя, впрочем, не совсем: возле носа «Синтии» паслись три оленя, но и они удрали на болота, едва Кэрби открыл дверцу кабины. Было жарко и влажно. Средство от гнуса уже выветрилось, и Кэрби получил несколько свежих укусов. Злой, голодный, усталый и больной, он неловко вылез из самолета, спустился на землю и сделал несколько неглубоких приседаний для разминки.
Справа протекал тоненький ручеек, в котором Кэрби ополоснул физиономию. Потом он поводил пальцем по зубам, окунул в ручей голову и почувствовал себя лучше. Вернувшись к самолету, закусил прихваченной с собой снедью – яблоком и леденцом для диабетиков. Когда он завершал трапезу, появилась машина. Та, что надо: «кадиллак‑Севилья» с номерами округа Дэйд. И все равно Кэрби испытал волнение. Он всегда дрейфил в этот миг. Как‑никак торговля краденым, да еще такими ценными штуковинами. Во всяком случае, так их воспринимали. Людей этой профессии иногда приканчивали сообщники или покупатели. Кэрби старался тщательно выбирать клиентуру, но в таких делах никогда нельзя знать все наверняка.
Похоже, в машине сидел только один человек. Так и договаривались. Наконец Кэрби узнал водителя. Звали его Мортмэйн. Семьдесят с лишним лет, красивая седая шевелюра с аккуратной завивкой, широкие брови над веселыми синими глазами, украшавшими загорелое лицо. Белые брюки, сорочка и туфли, голубой китель офицера ВМС – его обычный наряд. Мортмэйн был «в отставке». Кэрби понятия не имел, от чего его отставили, во всяком случае не от работы посредника между продавцом и покупателем, жившим в Лос‑Анджелесе художником по интерьеру, который перепродавал товар разным знаменитостям, тем, кто, помимо диковин майя, скупал и другую контрабанду из Латинской Америки.
Заглянув на заднее сиденье, дабы убедиться, что в машине никто не прячется, Кэрби скользнул в салон.
– Доброе утречко, мистер Мортмэйн, – сказал он.
– С добрым утром, Кэрби.
На заре жизни Мортмэйн, наверное, был представительным мужчиной, да и сейчас сохранил солидность. Голос его звучал глубоко и мягко. Сунув красивую загорелую руку в карман кителя, Мортмэйн достал толстый белый конверт.
– Бобби просит прощения, но это все, что он смог наскрести. Спрос падает, и все такое, понимаете?
– Хм‑м‑м, – протянул Кэрби, взяв конверт. Там, как обычно, лежала его доля наличными и ксерокопии чеков, полученных Бобби от знаменитостей, фамилии и росчерки которых были старательно вымараны. Так Кэрби знал, что его не надувают, хотя ничто не мешало Бобби попросить любую знаменитость расплатиться двумя чеками. Какой‑нибудь туманный предлог, связанный хотя бы с налогами, всегда можно найти. Однако это не имело значения: Кэрби подозревал, что его немножко грабят, но такая уж это игра.
Пока Кэрби считал наличные и изучал чеки, Мортмэйн аккуратно развернул «кадиллак» и подогнал багажником прямо к пилотской кабине.
– Нет, – сказал Кэрби. – Извините, мистер Мортмэйн, но – нет.
На этот раз Бобби зашел чересчур далеко.
Мортмэйн смотрел на Кэрби с легким вежливым изумлением.
– Что‑нибудь не так?
– Тут слишком мало. У меня есть покупатели, которые дают гораздо лучшую цену.
– Обещать все горазды, Кэрби.
– Возможно. А может, в Чикаго спрос упал не так резко.
– Так ваши покупатели оттуда?
– Я не могу отдать вам сегодняшний груз.
Теперь Мортмэйн изумился по‑настоящему.
– Вы повезете его обратно?
– Нет, оставлю у друзей во Флориде и позвоню покупателю.
Мортмэйн вздохнул.
– Что ж, дело ваше, конечно. Бобби очень огорчится.
– Но не так, как я сейчас. Сказать вам, что я думаю? Бобби берет по два чека. Я считал его честным человеком, но теперь уж и не знаю…
Иногда Кэрби щеголял простодушием и тугодумием, которые принимались за чистую монету, ибо вряд ли человек станет нарочно выставлять себя в таком свете. Мортмэйн кивнул с несколько преувеличенной серьезностью, потом сказал:
– Кэрби, я не думаю, что Бобби способен на такое, но, по правде говоря, не могу в этом поклясться.
– Извините, – проговорил Кэрби и взялся за ручку дверцы.
– Минутку, не стоит нам так вот расставаться. Вы можете подождать, пока я созвонюсь с Бобби?
– Нет, мне надо отвезти еще один груз.
– Тогда вот что. Я, наверное, немного зарываюсь. Я не имею права говорить за Бобби, но, наверное, сейчас должен это сделать. Он очень рад вашему сотрудничеству.
– Это уж как пить дать, – с горечью сказал Кэрби.
– Вам оно тоже принесло выгоду. Как вы думаете, сколько вам недоплатили?
– Тысячу долларов, по самым скромным подсчетам.
– Давайте мы с вами поделим эту разницу, – предложил Мортмэйн. – Не следует сейчас рвать отношения. Я обещаю поговорить с Бобби и сказать, что даю вам пятьсот долларов сверх цены за последнюю партию. А еще я расскажу о вашем друге из Чикаго и попрошу Бобби поискать на будущее более щедрых покупателей.
Предложение было прекрасное, если учесть, что никаких друзей во Флориде Кэрби не имел и не мог складировать тут грузы. Да и подарка в пятьсот долларов он никак не ожидал. Тем не менее он сделал вид, что размышляет.
– Ладно, – сказал он наконец, как бы забывая обиду.
– Сегодня же переговорю с Бобби, – пообещал Мортмэйн.