* * *
В номере Карачун был молчалив и задумчив. Я его вполне понимал. На встречу, на которую он собирался, его приглашали в единственном числе, не считая телохранителя. Во всяком случае, о присутствии транспортного средства Карачуна на встрече ничего оговорено не было.
И вот теперь Карачун колебался. С одной стороны, я слишком мелкая шавка, чтобы брать меня на встречу боссов, с другой – оставить меня в предбаннике с телохранителями тоже неудобно. В одном случае рассердишь боссов, в другом – меня.
Я разрешил его раздумья.
– Я, пожалуй, посплю, – заявил я. – Очень устал.
Через пятнадцать минут Карачун заглянул ко мне в комнату.
Я лежал на кровати, вытянувшись, и спокойно храпел. Карачун перекинул через руку летний плащ и ушел. Он не заметил голубя, сидевшего на карнизе и с любопытством заглядывавшего в окно.
Когда Карачун вышел из подъезда и сел в большую черную машину, голубь тихо снялся с карниза и полетел за ним.
Через час Карачун в черном лимузине подъехал к витым воротам загородной виллы. За воротами начиналась посыпанная песочком дорога, и вдалеке – трехэтажный особняк с мраморной лестницей, встающий над кустами роз, как выползающее из‑за горизонта солнце.
Со ступеней сошли несколько людей в белых, как лист финской бумаги, костюмах. Впереди шел коренастый человек с неприятным шрамом на губе.
Белый голубь подлетел поближе и доверчиво опустился на песок, ближе к ногам беседующих. Коренастый чего‑то сказал, и Карачуну перевели:
– Меня известили, что вы не приедете.
– Я передумал, – ответил Карачун. Голубка у его ног недовольно встопорщила крылышки. "И чего это меня сюда понесло?" – недоумевала она. Я вполне разделял ее недоумение. Дело в том, что я, собственно, не превращался в голубку. Мое бренное тело лежало на кровати в тысяча пятнадцатом номере гостиницы "Лючия", словно мешок с картошкой в погребе, а душа моя временно перебралась на постой в тело голубки. Впрочем, голубка многое соображала, так как летать я не умел и потому оставил ей некоторые рудиментарные способности. В эту минуту ворота распахнулись снова, в них въехала длинная черная машина и из нее вышел – Князь.
– А вот и ваш помощник, – радостно объявил коренастый.
Большой важный голубь опустился рядом и попытался присоседиться к голубке. Черт! Только ухажеров мне не хватало! Князь смотрел на своего шефа, как на привидение. Потом он овладел собой, улыбнулся, и вся компания ушла в дом.
Я стал раздумывать, чем бы мне таким прикинуться, чтобы послушать назревающий разговор, не рискуя быть раздавленным в облике таракана или мухи. Но не успел я определиться, как привезшая Князя машина сдала назад, взревела форсированным движком и выехала со двора.
Это мне не понравилось. Я взмахнул крылышками и что было сил полетел обратно.
Через полчаса я сел на подоконник в номере. Окно было раскрыто, ветер выдувал занавески, и я видел собственное тело, мирно посапывающее на кровати.
В следующую секунду дверь распахнулась, и в комнату ввалились трое парней: две "шестерки" зама Князя, Урюк и Чех, и один новенький.
– Вот он, – скомандовал Урюк. Чех щелкнул предохранителем – и тут же, откуда ни возьмись, ему в лицо метнулось что‑то когтистое и пушистое.
Чех обернулся и мгновенно, навскидку выстрелил. Раненая голубка забилась на полу. Моя душа метнулась из нее как ошпаренная.
– А‑а, – орал Чех, – она выбила мне глаз. Моя душа кружила в воздухе. Единственное, что я понимал – мне в себя сейчас нельзя. Их трое. Я один.
Через секунду Чех вновь поднял волыну – и всадил одну за другой две маслины в своего товарища.
– Ты что?
Новый выстрел – и третий, неизвестный мне, лежит на полу.
Потом Чех поднял пушку и упер ствол себе в висок. Лицо его отчаянно исказилось: связь между нашими сознаниями колебалась и подскакивала, как понтонный мост в ледоход, он понимал, кто его дергает за ниточки. "Ходжа, отпусти, – глухо пробормотал Чех, – мы же с тобой одну девку трахали". Прогремел выстрел, и Чех улегся рядом со своими товарищами.
* * *
Карачун вернулся через два часа. Я лежал на кровати и смотрел телевизор.
– Проснулся? – спросил Карачун.
Я встал и, подойдя к платьевому шкафу, открыл дверцу. В шкафу лежали все трое голубчиков, приходивших по мое тело.
– Меня разбудили, – сказал я.
Карачун заглянул в шкаф и выматерился. Мы спустились вниз. У подъезда все еще стояла длинная черная. Карачун позвонил из машины своему коричневоусому приятелю, чтобы тот принял необходимые меры по очистке номера, а потом та же тачка отвезла нас в аэропорт.
* * *
Обратно мы летели с пересадкой: сначала в Париж, а уже оттуда в Москву.
Оставался уже час лету до Москвы, когда Карачун, молчавший всю дорогу, как сломанный телевизор, вдруг сказал:
– Знаешь "Алике‑радио"?
Еще бы не знать! Самый крупный жилец под "крышей" Князя.
– А то. Я с них долги для Князя собирал.
– Собирал для Князя, теперь будешь для себя. И в следующую секунду в самолете грохнул взрыв.
Людей швырнуло вперед, о кресла, а из‑под правого крыла стали вырываться языки пламени. Свет вырубился и зажегся снова, но тусклый и неживой.
– Горим, – отчаянно завопили люди. Карачун схватил меня за руку.
– Это Князь, – закричал он, – сматываемся! Самолет кувыркался в воздухе. Людей швыряло, как картошку. Их было двести пятьдесят человек или около того.
– Ну же!
– Тебе не кажется. Карачун, – проговорил я, – что будет несправедливо, если мы с тобой сгинем из этого места, а люди, которые ко взрыву не имеют никакого отношения, влупятся в землю?
– Аладдин!
Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Крики людей постепенно смолкали в моем сознании, все обволакивалось тягучей, полусладкой пеленой. Я видел, как горят провода и горючее в полупустых баках. Я видел, как мечутся стрелки приборов. Я видел недоумение летчиков в их кабине.
– Летим, е… летим! – заорал старший пилот. Мы действительно летели, и только мне была доступна вся красота этого полета: вперед самолета, запряженные упряжкой заклятий, мчались со скоростью 700 км/час два огромных рогатых джинна, изрыгая пламень и обрушивая проклятия на голову охомутавшего их колдуна.
– Выпускаем шасси, – закричал пилот, – мы садимся!
* * *
Самолет стоял на взлетной полосе, и пожарные машины купали его в блестящих пенных водопадах. Рядом медицинские "синеглазки" развозили спустившихся с трапа людей.
К публике в погонах и в халатах, окружившей аварийный самолет, подошел полковник Яниев с несколькими своими подручными.
– Что с рейсом 8476?
Капитан контрразведки бросил:
– У них на борту взорвалсь бомба. Они вообще не могли сесть! Их двигатели отказали за сорок минут до посадки!
Яниев помолчал, а потом спросил:
– Пассажир по фамилии Ходжаев был на борту?
Полковник сверился со списком.
– Ага… А вон он идет, последним. Ты смотри, какой бледненький… Кажется, больше всех перепугался.
* * *
Самолет давно уже стоял на полосе, а я все лежал в кресле. Сил у меня было меньше, чем витаминов в гамбургере. Это вам не шуточка – вчера свистнуться по воздуху в Венесуэлу, а сегодня протащить на своей спине, хотя бы и с помощью заклятий, здоровенный аэробус!
Меня вывели из самолета последним и усадили в белый милицейский "форд".