Подпасок с огурцом - Лаврова Ольга 12 стр.


– Тогда ты бери, Алик. Бери, не прогадаешь.

– Но ты же знаешь, во что нам влетел Рязанцев. Ни Анатолий Кузьмич, ни я просто не имеем возможности… На кухне ничего не пригорит? – Альберт тревожно поводит носом.

– Ой, Алик, помешай сам!

Альберт кидается на кухню – нельзя допустить, чтобы погиб обед!

Ким рад заварухе.

– Купите вы, Муза Анатольевна. Вам я уступлю подешевле.

– Пап, ты дашь взаймы?

– Ни рубля. Что за блажь?

– А и ладно, без вас найду! – поднимает Муза флаг мятежа. – Сколько, Ким?

– Оцените сами.

– Альберт! – призывает Боборыкин. – Ким подбивает Музу купить!

– Эй ты, кончай свои фокусы! – невнятно кричит из кухни Альберт с набитым ртом.

Ким смеется.

Боборыкин пытается умиротворить Музу:

– Давай договоримся – ко дню рождения ты получишь Фаберже.

– Но я хочу именно этого!

– Теперь не время! – отрезает Боборыкин и покидает поле боя. – Я умываю руки, – сообщает он Альберту, столкнувшись с ним в дверях.

– Ладно уж, распетушились! Не буду. Иди, Алик, я просто полюбуюсь. Ну? Полюбоваться я имею право?

Альберт неохотно скрывается.

Муза усаживается поговорить по душам.

– Слушай, Ким, как интересно – только сейчас начинают выплывать самые талантливые работы Фаберже. Будто где-то прятались и выжидали, пока их смогут оценить по достоинству.

Настроение Кима резко меняется, он вдруг мрачнеет.

– Не согласен?

– Вполне согласен.

– Из мастерских Фаберже выходило ведь немало и манерного. Не сплошь была красота, бывала и красивость. Особенно с золо­том, с драгоценными камнями. А тут так просто и благородно – чистое серебряное литье. А эта лягушка, слегка утрированная, с ноткой иронии… Замечаешь?

– Это животное с настроением.

– Именно! И опять же – с чего я начала – появись она раньше, так в общем всплеске моды не обратили бы внимания, Фаберже и Фаберже. А сейчас, когда каждая находка на виду, начинаешь думать и сравнивать. Я считаю – то, чем все восторгаются, это средний уровень. А есть вершина творчества, золотой период.

Лицо Музы смягчилось, помолодело, она в своей стихии.

– И что еще вы относите к вершинам творчества?

– Из вещей, которые держала в руках, пресс-папье со спящим львом, например.

– А подсвечник-змея? – напряженно спрашивает Ким.

– Да, пожалуй. У тебя, Кимушка, отличный нюх. И все – в едином стиле и помечено московским клеймом. Я начала было статью писать. Алик даже название придумал: «Золотой период серебра Фаберже».

Жующий Альберт заглядывает в дверь и, послушав, о чем речь, исчезает.

– Дайте почитать, когда допишете.

– А, забуксовала что-то. Не пойму, на что выводить. Вряд ли это собственноручные работы старика Фаберже. Кто-то из его мастеров. Я уж в литературе, в архивах рылась – попусту. Петербургские мастера, те известны: Перхин, Соловьев, Горянов, Епифанов-Захудалин. Там мы знаем: если кроме фирменного клейма стоит «Ф.А.», – это Федор Афанасьев, «В.Б.» – Василий Бойцов и так далее. А в Москве всего-то было два или три личных клейма. Одно из них «И.П.», Но что за «И.П.»? Неведомо. Вещей его мало, они в таком же роде, – она кивает на лягушку. – Очень своеоб­разные.

– И вы подозреваете, что «золотой период» – это дело рук «И.П.»?

– В душе уверена.

– Отчего же на пепельнице нет букв «И.П.»? И на подсвечни­ке не было! – запальчиво возражает Ким.

– В том-то и загадка. Великолепные работы, его работы, но без инициалов! – Муза понижает голос. – Ким, я лягушку возьму, только пока помалкивай. Что старушки просят?

– Старушки темные, – неохотно врет Ким. – Знают, что старинное серебро, и все…

– Ладно, столкуемся, – шепчет Муза.

* * *

Что же следствие? Где наши сыщики? Не скажешь пока, что они далеко продвинулись.

Докладывая дело начальству, лейте­нант Зыков не может похвастать особыми достижениями.

– По-видимому, состав преступной группы разношерстный, товарищ полковник. И, судя по тому, что польстились на пиджак, на сигареты, мелкое жулье. Но должны существовать те или тот, кто все это организовал и взял на себя реализацию похищенно­го…

– А подтверждается, что у директора пропали личные вещи? – прерывает Скопин.

– Да, замшевый пиджак Пчелкин надевал, когда приезжали иностранцы. Названная им книга тоже была. Действительно подарил ее художник, а директор в благодарность повесил в музее его пейзаж. На переплете книги, между прочим, есть прожжен­ное пятнышко – отлетела головка спички.

– Что еще дал розыск на месте?

– Пока больше ничего.

– Подытожим. Директор музея как соучастник кражи отпада­ет. Кипчак, продавший «Подпаска», тоже.

– Да.

– Другими словами, вы зашли в тупик.

– Нет, товарищ полковник, кое-что на моем счету все же есть. Директор вспомнил о группе студентов художественного учили­ща. Они как раз снимали восемь копий. И судьба этих копий неизвестна.

– Вам неизвестна или студентам?

– Ни им, ни мне. История такая, товарищ полковник. Из треста общественного питания к училищу обратились с просьбой помочь художественно оформить вновь открытые точки. И пря­мо указали, копии каких картин хотели бы получить – именно тех, что потом украли. Деканат разрешил, даже порадовался, что не везде висеть одним «Медведям». А для студентов это был и заработок, и практика, им потом зачли копии за курсовые работы. Деньги училищу были переведены по почте. За картинами прис­лали машину с шофером, погрузили – и все, никаких следов.

– В тресте делают круглые глаза?

– Да, товарищ полковник, они картин не заказывали. Хотя заказ оформлен на трестовском бланке.

– Такой бланк мог достать любой завстоловой. В училище хоть помнят человека, с которым договаривались?

– Молодой блондин с бородой.

– Безнадежно. Есть даже шутка: особые приметы – усов и бороды нет… Думаю, вы отдаете себе отчет, что я жду максимума усилий. Если нужна помощь – говорите.

– В данный момент, товарищ полковник, – только автобус и командировка на два дня: повезу студентов в музей опознавать копии.

– Хорошо. А что делается для розыска самих картин?

– Легальные каналы реализации перекрыты. Все организации, занимающиеся покупкой произведений живописи, выставками и прочее, поставлены в известность. Полагаю, будем иметь некото­рую информацию и о частных сделках – Томин нащупывает путь в круги художников и коллекционеров.

* * *

В помещении, похожем на большую гардеробную, развешана самая различная одежда: от блайзеров до ватников и поношен­ных пальто. Добром этим заведует веселый лейтенант милиции, который снаряжает сейчас Томина на «первый бал».

– По-моему, товарищ майор, то, что надо! – он оправляет на Томине пиджак. – Богатый приезжий с художественными нак­лонностями. И идет вам.

Томин приглядывается к себе в зеркале:

– Слишком респектабельно. Надо подбавить пошлости.

– Хотите безобразный галстук, и платочек в карман? – смеет­ся лейтенант и ныряет в гущу «подведомственных» одежд.

* * *

В разгаре боборыкинский четверг. Довольно людно и шумно. Общество смешанное. Здесь и солидные, уважаемые коллекцио­неры, для которых встреча носит «клубный» характер: они что-то рассказывают, обсуждают. Здесь и свои люди, и те, с кем отноше­ния далекие, но кто нужен «для уровня» или как возможный покупатель. Огрубенно говоря, это небольшой и высокопостав­ленный базар на дому, куда впускают по приглашению либо по надежной рекомендации. Ничего похожего на прием, никакого угощения, даже присесть многим негде.

Назад Дальше