– Капитан с сотрудниками случайно проходил, вдруг видит – номер, который недавно объявлен в розыск. Шипованная резина. А в машине люди. Естественно, скомандовал задержать.
– Возможно, на мое счастье, – подхватывает Пузановский, окончательно вошедший в роль. – Еще неизвестно, что этот тип собирался со мной сделать!
– Зачем плохо думаешь! – обиженно укоряет Томин. – Зачем его слушаешь? – кивает он в сторону наблюдающего за ними Знаменского.
В кабинет, постучав, входит лейтенант и браво рапортует:
– Товарищ майор, просили передать вам дактокарты на неизвестного. На него ничего нет!
Знаменский делает вид, что разочарован, мечет на Томина угрожающие взгляды: не удалось выяснить, что за птица попала в сети.
– Погоди! – обещает он. – Ты еще нам попадешься!
Все намеченные мероприятия по дезориентации Пузановского выполнены.
– Прошу подписать протокол.
Пузановский расписывается. Томин ставит крестик.
– Неграмотный, – извиняется он.
Знаменский нажимает кнопку, входит конвой и задержанных порознь (Томина первым) выводят. Пал Палыч стоит в задумчивости. Что-то его беспокоит…
Возвращается Томин.
– Уф! И как это преступный элемент выдерживает – допросы, очные ставки, я уж не говорю, суд! – Он переходит к делу. – Почему не отпускаешь? Что за финт?
– Ощущение, что я перегнул палку, – отвечает Знаменский, недовольный самим собой. – Для такого деятеля, как Пузановский, попасть на Петровку и шутя отделаться… Не заподозрит подвох?
Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности очной ставки.
– Что-нибудь в противовес бы, этакое легонькое… – размышляет Знаменский. – Для продления… Может быть… С тобой он это не свяжет, ни в чем мы его не уличим… А рвение свое продемонстрируем.
– Глазунова? – догадывается Томин.
– Если б хоть сейчас застать дома!
* * *
Раиса занята приготовлением завтрака. В кухню заглядывает Царапов, смотрит на часы.
– Выходит, я проспал полдень… фантастика! – Он осторожно обнимает ее за плечи.
Эти первые слова наутро – какую окраску они придадут тому, что произошло? А он, будто подслушав, говорит:
– Клясться в вечной любви я тебе не буду.
Ну вот! Клятв она не ждала, но вместе с «добрым утром» это все же грубовато. Однако Раиса «отбивает мяч» почти без паузы:
– Я – тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна.
– И замужем не была?
– Попробовала. Занятие не по мне.
– А я и не пробовал… Где взять чашки?
– Не изображай семейного человека. Садись и жди.
– Я понимаю, что я тут гость. Втерся к тебе по старой солдатской присказке: «Хозяюшка, не дашь ли водицы испить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…» Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире?
– Пока не надоешь.
Обстановка в комнате Раисы отражает характер и вкусы хозяйки: ничего лишнего, а то, что есть, недорого, но удобно и несколько необычно. Вместо мебельной стенки – простые широкие полки, на них книги, парадная посуда, лампа, телефон, часы и прочие функциональные вещи и лишь кое-где памятные безделушки. Перед диваном скамья, покрытая рушником. У окна мольберт с наброском какого-то интерьера.
– Сама все придумала? – спрашивает Царапов, осматривая комнату опытным взглядом.
– Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайнером.
– А-а. Сколько видел квартир – такую впервые… Поговорим? Надо всерьез браться за Пузановского – раз я остался. Давай смотреть правде в глаза: «жигуля» твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги.
– Как их выдерешь?
– Как – не твоя забота. Тут ты должна положиться на меня. Это дело сугубо мужское.
Его прерывает телефонный звонок. Раиса снимает трубку:
– Слушаю… Здравствуйте… Да вы скажите толком: машину-то мою нашли?!..
– И тянет разочарованно: – А-а… Да, я почти не бываю дома… Опознать толстяка?.. Еще бы, конечно, опознаю! Теперь убедились, что он за фрукт? А то я у вас была мнительная!
– Арестован или нет? – взволнованно подсказывает ей Царапов.
– Скажите, он арестован?.. – И, глядя на вора, отрицательно качает головой. – Ладно, приеду, – без энтузиазма заканчивает она разговор.
– Непонятно, зачем тебя вызывают, – в сомнении произносит вор.
– Почему? Все-таки улика – я его видела у Молоткова.
– Какая улика, Раиса: автомобилист заехал к автомеханику! Недаром тебя прошлый раз отправили ни с чем. Если теперь за тебя хватаются как за соломинку, значит, на Петровке вообще ничего нет! Попугают его и отпустят.
– А я расскажу, что узнали мы!
– Как с одним приятелем лазили в гараж? Как смотрели в трубу? Довольно комичные обстоятельства. И ничего нельзя доказать.
– Я совершенно не понимаю, что же ты мне советуешь!
– У меня свой план. Поехали. – Он надевает пиджак. – Растолкую по дороге.
* * *
Процедура опознания происходит в кабинете Знаменского. Зло посмотрев на Пузановского, сидящего между двух других мужчин, Раиса говорит:
– Никого из них не видела, не знаю и знать не хочу!
Знаменский с любопытством прищуривается, но протягивает ей авторучку и показывает, где расписаться. Она поспешно ставит росчерк в протоколе и выходит, еле пробормотав: «До свидания». Расписываются и покидают кабинет остальные участники опознания. Знаменский нажимает кнопку вызова конвоя.
Пузановский отдувается и вытирает лоб.
– Ну все наконец?
– Да, – дежурно улыбается Пал Палыч. – К сожалению, пришлось… некоторые формальности… – Он делает неопределенно-извиняющийся жест, не желая вдаваться в какие-либо объяснения по поводу Раисы. – Сейчас придет конвой, у вас ведь вещи в КПЗ, там оформят освобождение, – и начинает сосредоточенно отыскивать что-то в настольном календаре.
От дальнейшей беседы Знаменского избавляет конвоир. Пузановский прощается и радостно топает в коридор. А Пал Палыч набирает номер на внутреннем аппарате:
– Можешь заходить.
Секунды через две входит Томин.
– Как?
– Узнала. Но неопознала!
– Весьма странно…
– Ладно, об этом потом. Пузановский пошел собирать вещи, так что тебе надо поспешить… – Знаменский кладет ему руку на плечо. – А в спешке как-никак легче пережить огорчение.
– Что еще, Паша?
– Вчера без тебя упустили Царапова.
Томин отзывается скорбным стоном.
– Теперь все, прости-прощай! Уехал…
– Ничего не попишешь… Беги, брат, освобождайся.
…Коридор перед камерами КПЗ.
Лязгают двери, выпуская Пузановского и Томина. Дежурный официально объявляет Томину:
– Как лицо без определенных занятий и места жительства, вы на первый раз предупреждаетесь. В дальнейшем будете привлечены к ответственности… Работать устраивайся, ясно?
– Очень ценная мысль, – замечает Томин.
* * *
…И вот уже оба освобожденных усаживаются за столик в пивном баре.
– Все нутро ссохлось! – говорит Пузановский.
– Придется тебе угощать меня в долг. Из-за ментов без копейки остался, – вздыхает Томин.
– Отобрали? – в голосе Пузановского недоверие: он ведь присутствовал при освобождении Томина, а при освобождении возвращают все отобранное.
– Здрасьте! – вытаращивается Томин. – Да я ж их сбросил! Зачем же я, по-твоему, зайцем скакал?!
Пузановский слушает, туго соображая.
– Правда, не понял? Я же шел колеса покупать, башка! С толстой мошной! Вот если бы мы с ней влипли – рассказывай тогда про валидол!
– Не сообразил, – признается Пузановский. – А чего ты обострял: бесфамильный, неграмотный?
– За алименты я в розыске, – понизив голос, жалуется Томин. – Две бабы, как акулы ненасытные.